Page 195 - Белый пароход

уходящей в Медео. Центр города оставался позади. Ехали долгой улицей среди особняков,
палисадников, мимо журчащих от половодья арычных потоков, бегущих с гор. Сады цвели
кругом.
— Красиво! — промолвил Едигей.
— А я рад, что ты попал как раз в эту пору, — ответил Елизаров. — Лучшей Алма-Аты быть не
может. Зимой тоже красиво. Но сейчас душа поет!
— Значит, настроение хорошее, — порадовался Едигей за Елизарова.
Тот быстро глянул на него серыми выпуклыми глазами, кивнул и посерьезнел, хмурясь, и
снова разбежались в улыбке морщины от глаз
— Эта весна особая, Едигей. Перемены есть. Потому и жить интересно, хотя годы набегают.
Одумались, огляделись. Ты когда-нибудь болел так, чтобы заново вкус жизни ощутить?
— Что-то не помню, — со всей непосредственностью ответил Едигей. — Разве что после
контузии…
— Да ты здоров как бык! — рассмеялся Елизаров. — Я вообще-то и не об этом. Просто к
слову… Так вот. Партия сама сказала первое слово. Очень я этим доволен, хотя в личном плане
причин особых нет. А вот отрадно на душе и надежды питаю, как в молодости. Или это оттого,
что на самом деле старею? А?
— А ведь я, Афанасий Иванович, как раз по такому делу прибыл.
— То есть как? — не понял Елизаров.
— Может быть, помните? Я вам рассказывал об Абуталипе Куттыбаеве.
— А, ну как же, как же! Прекрасно помню. Вон оно что. А ты в корень глядишь. Молодец. И не
откладывая сразу прибыл.
— Да это не я молодец. Укубала надоумила. Только вот с чего начинать? Куда идти?
— С чего начинать? Это мы должны с тобой обсудить. Дома, за чаем, не торопясь обсудим, что
к чему. — И, помолчав, Елизаров сказал многозначительно: — Времена-то как меняются, Едигей,
года три назад и в мыслях не шевельнулось бы приехать по такому делу. А теперь — никаких
опасений. Так и должно быть в принципе. Надо, чтобы все мы, все до едина держались этой
справедливости. И никому никаких исключительных прав. Я так понимаю.
— Вам-то здесь виднее, к тому же вы ученый человек, — высказал свое Едигей, — у нас на
митинге в депо тоже об этом говорилось. А я сразу подумал тогда об Абуталипе, давно эта боль
сидит во мне. Хотел даже выступить на митинге. Речь не просто о справедливости. У Абуталипа
дети ведь остались, подрастают, старшему в школу этой осенью…
— А где они сейчас, семья-то?
— Не знаю, Афанасий Иванович, как уехали тогда, скоро уже три года, так и не знаем.
— Ну, это не страшно. Найдем, разыщем. Сейчас главное, говоря юридически, возбудить
вопрос о деле Абуталипа.
— Вот-вот. Вы сразу нашли нужное слово. Потому и приехал я к вам.
— Думаю, что не напрасно приехал.
Как знал, так оно и получилось. Очень скоро, буквально через три недели по возвращении
Едигея, прибыла бумага из Алма-Аты, в которой черным по белому было написано, что бывший
рабочий разъезда Боранлы-Буранный Абуталип Куттыбаев, умерший во время следствия,
полностью реабилитирован за неимением состава преступления. Так и было сказано! Бумага
предназначалась для оглашения ее в коллективе, где работал пострадавший.
Почти одновременно с этим документом пришло письмо от Афанасия Ивановича Елизарова. То
было знаменательное письмо. Всю жизнь сохранял Едигей то письмо среди самых важных
документов семьи — свидетельств о рождении детей, боевых наград, бумаг о фронтовых
ранениях и трудовых характеристик…