Page 103 - И дольше века длится день
P. 103

чтобы  вырастить  свое  продолжение.  И  отнять  родителя  от  детей  —  значит  лишить  его
               возможности исполнить родовое предназначение, значит обречь его жизнь на пустой исход.
               И  трудно  было  в  такие  минуты  прозрения  не  впадать  в  отчаяние;  растрогавшись,  почти
               воочию  представив  себе  сцену  свидания,  Абуталип  осознавал  несбыточность  надежды  и
               становился  жертвой  безысходности.  С  каждым  днем  тоска  все  глубже  завладевала  его
               душой, сгибая и ослабляя волю. Отчаяние накапливалось в нем, как мокрый снег на крутом
               склоне горы, где вот-вот последует внезапный обвал…
                     Это-то и надо было следователю КГБ Тансыкбаеву, этого-то он и добивался методично
               и  целеустремленно,  раскручивая  сатанински  задуманное  им,  с  одобрения  вышестоящего
               начальства,  дело  бывшего  военнопленного  Абуталипа  Куттыбаева  о  связях  его  с  англо-
               югославскими  спецслужбами  и  проведении  им  подрывной  идеологической  работы  среди
               местного  населения  в  отдаленных  районах  Казахстана.  Такова  была  общая  формулировка.
               Еще  предстояла  работа  следствия  по  уточнению  и  квалификации  некоторых  деталей,  еще
               предстояло полное признание Абуталипом Куттыбаевым состава преступления, но главное
               содержалось  уже  в  самой  формулировке  обвинения  чрезвычайной  политической
               актуальности,  свидетельствующего  об  исключительной  бдительности  и  служебном  рвении
               Тансыкбаева.  И  если  для  Тансыкбаева  это  дело  было  большой  удачей  в  жизни,  то  для
               Абуталипа  Куттыбаева  то  был  капкан,  круг  обреченности,  ибо  при  такой  устрашающей
               формулировке  исход  мог  быть  только  один  —  полное  признание  инкриминируемых  ему
               преступлений со всеми вытекающими отсюда последствиями. Никакого иного исхода быть
               не  могло.  То  был  случай  абсолютно  предрешенный,  само  обвинение  уже  служило
               безусловным доказательством преступления.
                     И  поэтому  о  конечном  успехе  своего  предприятия  Тансыкбаев  мог  не  беспокоиться.
               Той  зимой  настал  наконец  звездный  час  его  карьеры.  Из-за  незначительного  служебного
               упущения он на несколько лет задержался в  звании майора. Но теперь открывалась новая
               перспектива.  Совсем  не  так  часто  удавалось  добыть  в  глубинке  нечто  подобное  делу
               Абуталипа Куттыбаева.
                     Вот  уж повезло так повезло.  Да, можно сказать, что в те февральские дни 1953 года
               история  благоволила  к  Тансыкбаеву;  казалось,  история  страны  только  для  того  и
               существовала, чтобы с готовностью служить его интересам. Не столько осознанно, сколько
               интуитивно,  он  ощущал  эту  добрую  услугу  истории,  все  усиливавшей  первостепенную
               значимость его службы, а тем самым все более возвышавшей и его самого в его собственных
               глазах,  и  потому  испытывал  возбуждение  и  подъем  духа.  Глядя  в  зеркало,  он  удивлялся
               подчас  —  давно  так  молодо  не  сияли  его  немигающие  соколиные  глаза.  И  он  расправлял
               плечи, удовлетворенно напевал под нос на чистейшем русском языке: «Мы рождены, чтоб
               сказку  сделать  былью…»  Жена,  разделявшая  его  ожидания,  тоже  была  в  хорошем
               настроении  и  приговаривала  при  случае:  «Ничего,  скоро  и  мы  получим  свое».  И  сын,
               старшеклассник,  комсомольский  активист,  и  тот,  хотя,  бывало,  проявлял  непослушание,
               когда  касалось  заветного,  проникновенно  спрашивал:  «Папа,  скоро  с  подполковником
               поздравлять?»  На  то  были  свои  конкретные  причины,  пусть  не  касавшиеся  Тансыкбаева
               впрямую и однако же…
                     Дело  в  том,  что  сравнительно  недавно,  около  полугода  тому  назад,  в  Алма-Ате
               состоялся  закрытый  процесс:  военный  трибунал  судил  группу  казахских  буржуазных
               националистов.  Эти  враги  трудового  народа  искоренялись  беспощадно  и  навсегда.  Двое
               получили высшую меру наказания  — расстрел — за свои написанные на казахском языке
               научные труды, в которых идеализировалось проклятое патриархально-феодальное прошлое
               в ущерб новой действительности, двое научных сотрудников Института языка и литературы
               Академии  наук  —  по  двадцать  пять  лет  каторги…  Остальные  —  по  десять…  Но  главное
               заключалось  не  в  этом,  а  в  том,  что  в  связи  с  процессом  из  центра  последовали  крупные
               государственные  поощрения  спецсотрудникам,  принимавшим  непосредственное  участие  в
               изобличении     и    беспощадном      искоренении     буржуазных  националистов.         Правда,
               госпоощрения тоже носили закрытый характер, но это нисколько не умаляло их весомости.
   98   99   100   101   102   103   104   105   106   107   108