Page 67 - И дольше века длится день

ты есть, как внушил ты такое людям? Разве мало зла на земле и без этого?
И тогда сказала она, глядя на сына-манкурта, свое знаменитое прискорбное слово о
солнце, о боге, о себе, которое пересказывают знающие люди и поныне, когда речь заходит о
сарозекской истории…
И тогда начала свой плач, который и поныне вспоминают знающие люди:

— Мен ботасы олген боз мая,
11
Тулыбын келип искеген…

И тогда вырвались из души ее причитания, долгие безутешные вопли среди
безмолвных бескрайних сарозеков…
Но ничто не трогало сына ее, манкурта.
И тогда решила Найман-Ана не расспросами, а внушением попытаться дать ему узнать,
кто он есть.
— Твое имя Жоламан. Ты слышишь? Ты — Жоламан. А отца твоего звали Доненбай.
Разве ты не помнишь отца? Ведь он тебя с детства учил стрелять из лука. А я твоя мать. А ты
мой сын. Ты из племени найманов, понял? Ты найман…
Все, что она говорила ему, он выслушал с полным отсутствием интереса к ее словам,
как будто бы речь шла ни о чем. Так же он слушал, наверно, стрекот кузнечика в траве.
И тогда Найман-Ана спросила сына-манкурта:
— А что было до того, как ты пришел сюда?
— Ничего не было, — сказал он.
— Ночь была или день?
— Ничего не было, — сказал он.
— С кем ты хотел бы разговаривать?
— С луной. Но мы не слышим друг друга. Там кто-то сидит.
— А что ты еще хотел бы?
— Косу на голове, как у хозяина.
— Дай я посмотрю, что они сделали с твоей головой, — потянулась Найман-Ана.
Манкурт резко отпрянул, отодвинулся, схватился рукой за шапку и больше не смотрел
на мать. Она поняла, что поминать о его голове никогда не следует.
В это время вдали завиднелся человек, едущий на верблюде. Он направлялся к ним.
— Кто это? — спросила Найман-Ана.
— Он везет мне еду, — ответил сын.
Найман-Ана забеспокоилась. Надо было поскорее скрыться, пока объявившийся
некстати жуаньжуан не увидел ее. Она осадила свою верблюдицу на землю и взобралась в
седло.
— Ты ничего не говори. Я скоро приеду, — сказала Найман-Ана.
Сын не ответил. Ему было все равно.
Найман-Ана поняла, что совершила ошибку, удаляясь верхом через пасущееся стадо.
Но было уже поздно. Жуаньжуан, едущий к стаду, конечно, мог заметить ее, восседающую
на белой верблюдице. Надо было уходить пешком, прячась между пасущимися животными.
Удалившись изрядно от выпаса, Найман-Ана заехала в глубокий овраг, поросший по
краям полынью. Здесь она спешилась, уложив Акмаю на дно оврага. И отсюда стала
наблюдать. Да, так оно и оказалось. Углядел-таки. Через некоторое время, погоняя верблюда
рысью, показался тот жуаньжуан. Он был вооружен пикой и стрелами. Жуаньжуан был явно
озадачен, недоумевал, оглядываясь по сторонам, — куда же девался верховой на белом
верблюде, замеченный им издали? Он не знал толком, в каком направлении двинуться.
Проскочил в одну сторону, потом в другую. И в последний раз проехал совсем близко от

11 Я сирая верблюдица, пришедшая вдохнуть запах шкуры верблюжонка, набитого соломой.