Page 110 - Горячий снег

подхваченные Божичко. — Товарищ командующий, вас!..
«Яценко! — сообразил Бессонов и с тревогой пошевелился. — Долго не было связи.
Что скажет сейчас Яценко?»
Стараясь не надавливать на замлевшую раненую ногу, он встал, а майор Божичко при
этом как-то сверхзаботливо поддержал его под локоть, и Бессонов сказал, усмехнувшись:
— Хотел бы предупредить вас, Божичко, не ухаживайте за мной чересчур, как за
старой дамой, и не принимайте меня за дряхлеющего старика.
— Да что вы, товарищ командующий! — отозвался бодрым голосом Божичко, и ясно
было: адъютант солгал: по движениям Бессонова, по морщинам усталости, по скрипучему
голосу, по сухости болезненного лица двадцатисемилетний майор, конечно же, считал его
стариком — и с этим ничего нельзя было поделать: между ними разделяюще пролегла не
одна только разница лет.
Подойдя к блиндажу связи, Бессонов остановился и пристально посмотрел через
бруствер, надеясь поймать изменения на поле боя. Над степью схлестывались пожары,
мешались с не остывающим по горизонту заревом заката. И там, далеко, в этом зареве и над
ним, возбужденной стаей комариков падал вниз и возносился в небо, переплетаясь
очередями, посверкивающий клубок наших и немецких истребителей. Протягивались
черными перекрестиями дыма — шел всегда малопонятный с земли воздушный бой. А ниже
боя группами и попарно проходили наши штурмовики, ныряли, казалось, над краем света.
Вблизи же, перед высотой и по скатам балок, медленным широким полукольцом танки
все теснее охватывали берег. Слева моста не было видно в сплошном частоколе разрывов, в
закипях аспидного тумана. Перед подожженным мостом уже скопилось около десятка
танков. На окраине станицы горели две наши «катюши», те, наверно, которые вызваны
были… Танки расползлись и снова сползались к месту переправы под прямым огнем с
северного берега выдвинутых сюда противотанковых дивизионов, а с южного берега, с
самого его гребня, бегло стреляло одно орудие, развернутое от фронта на сто восемьдесят
градусов, и ответные разрывы застилали его. Оно исчезало, это орудие, оно растворялось в
черноте и вновь оживало там, откуда вспыхивали выстрелы.
И Бессонов подумал, что он ведь был в конце ночи именно на той батарее, откуда
стреляло единственное орудие, и хотел вспомнить такую знакомую фамилию командира
батареи.
Но не вспомнил, не стал напрягать память. Другая мысль охватывала его целиком:
чувствуя успех, немцы до наступления темноты торопились углубить и расширить прорыв. И
подумал еще, что, по-видимому, наступило то почти критическое положение, то состояние
наивысшей точки боя, когда натянутая стрела напряглась до предела, готовая вот-вот
оборваться.

Глава пятнадцатая

В блиндаже под тремя накатами было все приглушено — звуки боя проникали сюда
сквозь толщу бревен и земли заметно ослабленными. Здесь нормально звучала человеческая
речь, по-ночному горели две «летучие мыши». Подобно маятникам, фонари однообразно
раскачивались под толстыми накатами, желто освещая небритые лица, карты, телефонные
аппараты на двух столах.
Командующий артиллерией, разговаривавший с командиром полка реактивных
минометов, опустив трубку на карту, сделал полуоборот от стола, намеренный доложить. Но
Бессонов кивком остановил его — знал, что он будет докладывать о подожженном
«катюшами» мосте, — и под следящими взглядами операторов прошел в дальний отсек, где
были телефоны и рация, державшие связь со штабом армии.
Божичко, по воспитанности опытного адъютанта, не вошел в отсек, закрыл за
Бессоновым дверь и, исполняя роль охраны, встал у входа. С развеселым видом свойского
парня он подмигнул молоденькому младшему лейтенанту-связисту, глядевшему на него с