Page 107 - Горячий снег

высотой. Все пространство за розоватыми извивами реки с оспенной чернотой льда,
искромсанного бомбами и снарядами, высокий берег, откуда непрерывно вели огонь наши
батареи, пологие скаты высот за широкой балкой слева от станицы, где в растянутом по
фронту дыму взблескивали выстрелы танков, — все было в кровавом свечении заката, все
смещалось, двигалось, сплеталось малыми и большими огнями, затягивалось траурными
косыми шлейфами горевшего железа, горевшего масла, бензина на земле, и чудилось, от
пожаров и от заката пылал снег.
Этот хаос, эта путаница трассирующих снарядов вблизи берега и неподалеку перед
высотой НП дивизии — вся видимая обстановка боя и в дыму плохо различимая позади
высоты, в северной части станицы, куда прорвались немецкие танки, по которым недавно
стреляли «катюши», представилась Веснину настолько определенно-ясной, не вызывающей
никаких сомнений, что было просто непонятно, почему вот сейчас Бессонов молчал, а
худощавое, лиловое от заката лицо его выражало странную брезгливость. И Веснин тоже не
говорил ничего, взволнованный не опасностью окружения, а тем, что, мнилось, ни Бессонов,
ни Божичко не чувствовали и не видели в эту минуту того, что видел и чувствовал он.
А Веснин видел, как за рекой, охватывая слева и справа степь перед высотой, немецкие
танки продвигались к берегу, переправлялись слева, ползли во тьме дыма все дальше и
дальше в глубь обороны дивизии, как стреляла по ним с северного берега противотанковая
артиллерия и на южном берегу несколько орудий, обойденных с тыла, развернувшись на сто
восемьдесят градусов, били по ним сзади. Танки продвигались, малиново-серыми тенями
выползали из освещенной мглы, переправлялись на северный берег через полуразрушенный
мост левее высоты. Потом закраснел, расползся огонь на мосту — немецкий танк загорелся
на середине пролета, но тотчас другой танк, следом вползший на мост, с ходу ударил
лобовой частью подожженную машину, и та стальной тяжестью обрушилась с пролета на
лед реки, погружаясь в огромную продавленную полынью, чернея башней, а другие танки
шли и шли по освобожденному мосту.
Тогда Веснин, полуобернувшись и увидев опять освещенную закатом, выбритую до
гладкой синевы щеку Бессонова, молча стоявшего у стереотрубы, сказал с нескрываемым
беспокойством:
— Петр Александрович, посмотрите на мост! Не понимаю — саперы не успели
взорвать? Или немцы восстановили?
В сторону моста скользнул обламывающий свинцовый взгляд Бессонова, который, как
только пришли на НП, подавлял и будто отталкивал всех от себя; голос же его прозвучал
утомленно:
— Вот тоже стою и думаю: почему все-таки не взорвали мост? Можно это было
сделать? Бога войны прошу ко мне!
— Командующего артиллерией к генералу, — передали по траншее.
Командующий артиллерией дивизии, скромного роста полковник с дородным,
интеллигентным лицом, приблизился к Бессонову, прижал руки к бокам, сторожко поглядел
на Веснина, с которым знаком был с формировки, и Веснин на этот вопросительный взгляд
произнес скороговоркой, избегая подробных объяснений:
— На вас сейчас вся надежда, бог войны! Дайте же огонь по мосту! Уничтожьте,
сожгите этот мост! Вы видите, что там происходит?
— К сожалению, пресловутые авось и небось — еще не окончательно повергнутые
столпы. С чем распрощаться надо было еще в сорок первом, — проговорил Бессонов так же
утомленно, обращаясь к командующему артиллерией. — Все-таки можно было раньше
разрушить переправу артиллерией, если саперы не успели? Как думаете, полковник? Или это
— за гранью вашей фантазии?
— Товарищ генерал, — заговорил командующий артиллерией, стараясь с достоинством
знающего свое дело человека ответить Бессонову, — мост все время под нашим огнем, но
немцы его восстанавливают. Посмотрите, пожалуйста, на переправу. Наша
стопятидесятидвухмиллиметровая ведет огонь. И надеюсь…