Page 139 - Горячий снег

десять.
— Не стрелять! — Кузнецов предупреждающе отвел руку Уханова с автоматом. —
Подожди! Смотри, что они делают… Или санитары, или похоронная команда. Кажется,
своих собирают…
Снова слабенько посигналил в степи перед балкой загороженный чем-то огонек,
приглушенно заработал мотор, и прямоугольная тень машины, поскрипывая гусеницами,
поползла по вершине бугра влево, остановилась; неясные фигуры замаячили впереди
бесшумно, цепочкой понесли что-то к машине, стали грузить в нее.
Облокотясь на гусеницу, Уханов смотрел в степь и одновременно дыханием согревал
ладони.
— Похоже, фрицевские помощники смерти. Своих собирают, — уже без сомнения
проговорил он и спросил: — Ну и что будем делать, лейтенант?
Кузнецов, хмурясь, прислушивался: ни мотора, ни голосов не стало слышно. До
машины и немцев было метров триста.
— Нет, не стрелять, — не очень убежденно повторил Кузнецов и добавил: — Санитары
или похоронщики — не танки. Пусть собирают. — Он помолчал, раздумывая. — Черт с
ними! Не будем начинать бой раньше времени. Пошли к орудию.
— Напрасно! Не подозревают фрицы, что мы с тобой тут. Две очереди — и конец!
Позиция у нас прекрасная. Как, а? Лупанем? — сказал Уханов и сощурился. — Чтоб не
ползали…
— А я сказал, не будем открывать огонь по похоронщикам, ясно? Ухлопаешь двух — и
что, бой выиграешь, что ли? Нам и без того патронов не хватит. Думаешь, все кончилось?
Посмотри туда. Вон туда, в станицу. И еще за спину!
— Ну, не агитируй, лейтенант…
Выдернув рукавицы из-за пазухи, Уханов даже не глянул туда, куда указал
Кузнецов, — ни в сторону полусожженной южнобережной части станицы впереди и справа,
ни в сторону северного берега, тоже занятого немцами, — надел рукавицы, примирительно
сказал:
— Ладно, принято. Трофеи видел, нет? — Он похлопал по широкому ремню с двумя
парабеллумами, опоясавшему ватник, подхватил круглый чемоданчик с земли. — В
разбитом транспортере взял. Раскрыл — копченой колбасой пахнет. Совсем не помешает. А
это тебе, лейтенант… за храбрость. Держи подарок от командира орудия.
Уханов расстегнул ремень, сдергивая с него массивную глянцевитую кобуру с
парабеллумом, но Кузнецов остановил его:
— Отдашь кому-нибудь в расчете. У меня есть. Трофеи, знаешь, тыловым писарям
дарят. Ну, пошли. Уханов усмехнулся:
— Ей-Богу, до сегодня считал: мимоза ты, интеллигентик… Даже иногда краснеешь,
похоже. А ты, брат, коленкор рвешь! Откуда такие дровишки? Десять кончил? И все?
— Повторяешься, Уханов. Надоело. Биографию рассказать?
— А ты ответь: десять кончил? Или из института? В училище в разных батареях были,
издали тебя видел.
— Десять кончил. Но и ты, кажется…
— Не-ет, лейтенант, семь классов, остальные — коридор. Похоже, года на три я
старше.
— То есть?
— Ушел из школы. Начитался Ната Пинкертона и Шерлока Холмса — и повезло,
работал в уголовном розыске в Ленинграде. Родной дядя помог, он там тоже работал. В
общем, веселая была жизнь. Вот этот зуб мне в одной малине при налете выбили.
— Вижу, веселая жизнь.
— Не удивляйся. Редкая профессия. Имел дело с блатниками, ворами и прочей швалью.
Для тебя это темный лес. Ходил по острию ножа, но нравилось. Ты эту жизнь не знаешь.
— Не знаю. Что у тебя стряслось в училище? Почему не присвоили звания?