Page 190 - Горячий снег

говоря шепотом:
— Вас, товарищ командующий, из штаба фронта.
— Да, да… Сейчас. Да, да…
Его локоть дернулся по столу, он на ощупь поискал палочку, прислоненную к краю,
оперся и под взглядами находившихся в блиндаже встал в вяжущей и густой, как тина,
тишине, палочка при его движении к аппарату скрипнула; трубка, нагретая ладонью
телефониста, была теплой, живой, но в ней вибрировали, шуршали тихие звуки
пространства, беспредельно текущей пустоты, и Бессонов с необоримым желанием разбить
это молчание и в блиндаже и в трубке заговорил:
— У телефона пятый.
— Одну минуту, товарищ пятый. Передаю товарищу первому.
На том конце разделенного ночью пространства трубку быстро передали, и затем
другой голос, наполненный крепостью жизненных соков здорового и занятого неотложными
делами человека, произнес с возбуждением:
— Петр Александрович, здравствуй! Ну как, лапти приготовил? Бороду отрастил?
Зипун кушаком подпоясал?
Это был командующий фронтом: мягкий украинский акцент, мягкое «г», южная
певучесть в произношении — Бессонов узнал его. Они не были еще на «ты», и это новое,
неофициальное обращение по телефону несколько стеснило Бессонова, оно простотой своей
что-то отнимало у него, лишало некой независимости хотя бы в начальном общении, а
командующий фронтом, легко с ним заговорив, будто с давним однокашником, вопросом
своим в полушутку намекал, что армия Бессонова считалась на положении «окружаемой».
Но Бессонов, ни в коей степени не расположенный в ту минуту даже к полушутке и не
сумев перейти на «ты», ответил:
— Бритву, по старой привычке, вожу с собой, товарищ первый. А лаптями и зипуном
начальник тыла не обеспечил. О положении нашем имел возможность донести вам, товарищ
первый, два часа назад.
— Знаю, изучил, одобряю! — засмеялся раскатисто командующий, не восприняв
сухость и официальность тона Бессонова. — Так вот какие дела, Петр Александрович!
Теперь, считаю, легче вздохнешь. Северо-западнее тебя соседями введены в прорыв четыре
танковых корпуса, успешно продвигаются с целью уничтожения оперативных резервов,
выходят во фланг и тыл группы армий «Дон»… Вот как все складывается. Твои соображения
одобряю. Если с лапками увязли — пришло время. Начнешь после уточнений. Приказ
получишь. А за то, что выстояли, от души жму руку тебе и Виталию Исаевичу! Кстати,
обрадую тебя: вечером был звонок от «гэко», интересовался положением твоей армии,
удовлетворен и торопил…
В штабе фронта еще ничего не знали. В штабе фронта Веснин еще жил и был нужен,
Юго-Западный и Воронежский наконец прорвали после неудачной попытки оборону немцев
и ввели в прорыв танковые корпуса. В Ставке интересовались, были удовлетворены и
торопили. Он предполагал, что положением армии будут интересоваться…
Бессонов держал трубку, влипшую во влажные пальцы, и, мнилось, еще вдыхал
солоновато-железистый запах крови, исходивший от влажного бурого комка орденов и
документов в носовом платке, от любительской фотокарточки, на которой капризно
круглились губы худенькой девочки.
— Что замолчал, Петр Александрович? Чем обеспокоен? Возражай, коли другие
соображения есть, послушаю. Что у тебя? Просить чего-нибудь хочешь? Твой дотошный
Яценко уже все выпросил. Загребущий мужик у тебя Яценко!
— Разрешите вас прервать, товарищ первый, — сказал Бессонов ссохшимся
голосом. — Не имею права не доложить вам… Член Военного совета Виталий Исаевич
Веснин три часа назад убит по дороге в танковый корпус.
— Ка-ак так убит? Да ты что? Что ты мне говоришь? — всколыхнулся крик
командующего на том конце провода и тотчас сполз до шепота: — Каким образом? Что ты