Page 41 - Горячий снег

ударной, которая… В общем, судьба ее тебе известна.
Веснин замолчал.
— Все верно, — холодно сказал Бессонов. — Вторая ударная, в которой служил мой
сын, в июне потерпела поражение. Командующий сдался в плен. Член Военного совета
застрелился. Начальник связи вывел остатки армии из окружения. Среди тех, кто вышел,
сына не было. Знавшие его утверждают, что он погиб. — Бессонов нахмурился. — Надеюсь,
все, что я сказал, умрет в этой машине. Не хотел бы, чтобы о событиях на Волховском
шептались досужие ловцы сенсаций. Не ко времени.
Было слышно, как Веснин опустил заскрипевшее стекло, выбросил недокуренную
папиросу, как шофер поерзал на сиденье, точно предупреждение это относилось лишь к
нему, пробормотал:
— Обижаете, товарищ командующий. Сто раз проверенный я…
— Обижайтесь, если не поняли, — сказал Бессонов. — Это относится и к майору
Божичко. Рядом с собой не потерплю ни слишком разговорчивых шоферов, ни чересчур
болтливых адъютантов.
— Все понял, товарищ командующий! — не обижаясь, бодро откликнулся Божичко. —
Учту, если ошибки есть.
— Они у всех есть, — сказал Бессонов.
«Крут и не прост, — подумал Веснин. — Ясно дал понять — подстраиваться ни под
кого не будет. В общем, закрыт на все замочки, не расположен к откровенности. Что он
думает обо мне? Я для него, наверно, только штатский очкарик, хоть и в форме
дивизионного комиссара…».
— Прости, Петр Александрович, за еще один вопрос, — проговорил Веснин с
желанием растопить ледок некой официальности между ними. — Знаю, что ты был в Ставке.
Как он? Представь, в жизни я его видел несколько раз, но только на трибунах. Вблизи —
никогда.
— Что тебе ответить, Виталий Исаевич? — сказал Бессонов. — Одним словом на это не
ответишь.
Так же как и Веснин, ощупью угадывая нового командующего, невольно сдерживал
себя, так и Бессонов не был расположен открывать душу, говорить о том, что касалось в
какой-то степени и сына, о котором Веснин спрашивал минуту назад. Он все острее
чувствовал, что судьба сына становилась его отцовским крестом, непроходящей болью, и,
как это часто бывает, внимание, сочувствие и любопытство окружающих еще больше
задевали кровоточащую рану. Даже в Ставке, куда пригласили Бессонова перед назначением
на армию, в ходе разговора возник вопрос и о его сыне.

Глава шестая

Вызов в Ставку был для него неожиданным. Бессонов находился в тот момент не в
своей московской квартире, а в академии, где два года перед войной преподавал историю
военного искусства. Уже прослышав, что должен быть подписан приказ о новом его
назначении, он зашел к начальнику академии генералу Волубову, старому другу,
однокашнику по финской кампании, трезвому, тонкому знатоку современной тактики,
человеку скромному, негромкому в военных кругах, но весьма опытному, чьи советы
Бессонов всегда ценил. Неторопливую, перемешанную воспоминаниями их беседу за питьем
чая в служебном кабинете генерала прервал телефонный звонок. Начальник академии, сказав
свое обычное: «генерал-лейтенант Волубов», с переменившимся лицом поднял на Бессонова
глаза, добавил шепотом:
— Тебя, Петр Александрович… Помощник товарища Сталина. Возьми, пожалуйста,
трубку.
Бессонов, озадаченный, взял трубку; незнакомый голос, ровный и тихий, выученно
спокойный, без какого-либо оттенка распоряжения, поздоровался, называя Бессонова не по