Page 87 - Горячий снег

Однако уже не нужно было торопить людей. Он видел, как мелькали над казенником
снаряды, чьи-то руки рвали назад рукоятку затвора, чьи-то тела с мычаньем, со стоном
наваливались на станины в секунды отката. Младший сержант Чубариков, ловя команды,
повторял их, стоя на коленях возле Евстигнеева, не отрывавшегося от наглазника прицела.
— Три снаряда… беглый огонь!.. — выкрикивал Кузнецов в злом упоении, в азартном
и неистовом единстве с расчетом, будто в мире не существовало ничего, что могло бы еще
так родственно объединить их.
В ту же минуту ему показалось: передний танк, рассекая башней дым, вдруг с ходу
неуклюже натолкнувшись на что-то своей покатой грудью, с яростным воем мотора стал
разворачиваться на месте, вроде бы тупым гигантским сверлом ввинчивался в землю.
— Гусеницы!.. — с изумлением, с радостью вскрикнул Чубариков, мотая головой на
длинной шее, и по-бабьи хлопнул себя рукавицей по боку. — Товарищ лейтенант!
— Четыре снаряда, беглый огонь! — хрипло скомандовал Кузнецов, слыша и не слыша
его и только видя, как вылетали из казенника дымящиеся гильзы, как расчет при каждом
выстреле и откате наваливался на прыгающие станины.
А танк все вращался на месте, распуская плоскую ленту гусеницы. Башня его тоже
вращалась, рывками поводя длинным стволом орудия, нацеливая его в направлении огневой.
Ствол плеснул косым огнем, и вместе с разрывом, с раскаленным взвизгом осколков
магнием забрызгало слепящее свечение на броне танка. Потом проворными ящерицами
заскользили на нем извивы пламени. И с тем же исступленным азартом восторга и ненависти
Кузнецов крикнул:
— Евстигнеев!.. Молодец! Так!.. Молодец!..
Танк сделал слепой рывок вперед и в сторону, по-живому вздрагивая от жалившего его
внутренность огня, дергаясь, встал перед орудием наискось, белея крестом на желтой броне.
В тот момент поле боя, на всем своем пространстве заполненное лавиной танковой атаки,
стрельба соседних батарей — все исчезло, отодвинулось, все соединилось, сошлось на этом
одном головном танке, и орудие безостановочно било по подставленному еще живому боку с
белым крестом, по этому смертельно опасному, чудилось, огромному пауку, пришедшему с
другой планеты.
Кузнецов остановил огонь только тогда, когда второй танк, ныряюще выдвигаясь из
дыма, в течение нескольких секунд вырос, погасив фары, позади задымившейся головной
машины, сделал поворот вправо, влево, этим маневром ускользая от орудийного прицела, и
Кузнецов успел опередить его первый выстрел:
— По второму, бронебойным!..
Ответный танковый выстрел громом рванул землю перед бруствером. С мыслью, что
танк вблизи засек орудие, Кузнецов упал на огневой, подполз к расчету в угарно текшей с
бруствера пороховой мути, не сразу разглядел повернутые к нему измазанные копотью
аспидно-черные лица, застывшие в страшном ожидании следующего выстрела, увидел
Евстигнеева, отшатнувшегося от прицела, выдохнул с хрипом:
— Наводить! Не ждать!.. Евстигнеев! Чубариков!..
Младший сержант Чубариков лежал боком на бруствере, двумя руками тер веки,
повторяя растерянно:
— Что-то не вижу я… Песком глаза забило… Сейчас я…
Следующий танковый разрыв окатил раздробленными комьями земли, чиркнул
осколками по щиту, и Кузнецов задохнулся в навалившемся тошнотном клубе толовой гари,
никак не мог передохнуть, выполз на бруствер, чтобы увидеть танк, но лишь выглянул —
жгучим током пронзила мысль: «Конец! Все сейчас будет кончено… Неужели сейчас?»
— Евстигнеев, огонь! Огонь!..
Расчет, светясь маслено-черными лицами, копошился в дыму, заряжая лежа,
наваливаясь на станины; показалось: даже перестали двигаться, замерли на маховиках
огромные красные руки Евстигнеева, приросшего одним глазом к прицелу. Ему мешала
шапка. Он все сдвигал и наконец сдвинул ее резиновым наглазником прицела. Шапка упала,