Page 86 - Горячий снег

ждать. И Кузнецов выдохнул последнее слово команды: — Ог-гонь!..
В уши жаркой болью рванулась волна выстрела.
Он не уловил точного следа трассы первого снаряда. Трасса, сверкнув фиолетовой
искрой, погасла в серой шевелящейся, как сцепленные скорпионы, массе танков. По ней
невозможно было скорректировать, и он торопливо подал новую команду, зная, что
промедление подобно гибели. А когда вторая трасса ушла, раскаленно ввинчиваясь в дым,
все там, впереди, одновременно и неистово замерцало, засветилось, спутанно замельтешило
вспышками других трасс. Со всего берега почти вместе и вслед за Кузнецовым ударили
соседние батареи, воздух гремел, разбиваясь, скручиваясь и дробясь. Бронебойные трассы
выносились и исчезали в красных встречных рывках огня: ответно били танки.
И с охватившим его сумасшедшим восторгом разрушенного одиночества, с
клокотавшим в горле криком команд Кузнецов слышал только выстрелы своих орудий и не
услышал близких разрывов за бруствером. Горячий ветер хлестнул в лицо. Вместе с
опаляющими толчками свист осколков взвился над головой. Он едва успел пригнуться: две
воронки, чернея, дымились в двух метрах от щита орудия, а весь расчет упал на огневой,
уткнувшись лицами в землю, при каждом разрыве за бруствером вздрагивая спинами. Один
наводчик Евстигнеев, не имевший права оставить прицел, стоял на коленях перед щитом,
странно потираясь седым виском о наглазник панорамы, а его руки, точно окаменев,
сжимали механизмы наводки. Он сбоку воспаленным глазом озирал лежащий расчет, немо
крича, спрашивая о чем-то взглядом.
— Младший сержант…
Младший сержант Чубариков, вынырнув головой из командирского ровика, выскочил
оттуда, сгибаясь, осыпанный землей, — бинокль мотался на груди, — упал на колени возле
орудия, подполз к Евстигнееву, затормошил его за плечо, точно разбудить хотел.
— Евстигнеев, Евстигнеев!..
— Оглушило? — крикнул Кузнецов, тоже подползая к наводчику. — Что, Евстигнеев?
Наводить можете?
— Могу я, могу… — выдавил Евстигнеев, тряся головой. — В ушах заложило…
Громче мне команду давайте, громче!..
И рукавом вытер алую струйку крови, выползающую из уха, и, не посмотрев на нее,
приник к панораме.
— Встать! Все к орудию! — подал команду Кузнецов с злым нетерпением, готовый
руками подталкивать солдат к орудию, чувствуя что-то удушающе острое в горле. — Встать
всем! Встать!.. К орудию!.. Все к орудию!.. Заряжай!..
Гигантский зигзаг танков выходил, выкатывался по всему фронту к переднему краю
обороны, обтекая справа окраину горящей станицы, охватывая ее. По-прежнему мигали
среди дыма фары. Огни трассирующих снарядов перекрещивались, сходились и расходились
радиальными конусами, сталкиваясь с резкими и частыми взблесками танковых выстрелов.
В сплошной орудийный грохот стали деревянно-сухо вкрапливаться слабые щелчки
противотанковых ружей в пехотных траншеях. Слева танки миновали балку, выходили к
берегу, ползли на траншею боевого охранения. Соседние батареи и те батареи, что стояли за
рекой, били навстречу им подвижным заградительным огнем, и еще видно было: впереди, за
станицей, беззвучно проходили в дымном небе группы наших штурмовиков, атакуя с
воздуха пока невидимую вторую волну танков. Но то, что было не перед батареей,
отражалось сейчас в сознании лишь как отдаленная опасность. Первая волна танков
зигзагообразным движением охватывала полукольцом береговую оборону, и свет их фар бил
теперь направленно в глаза, в упор шел на орудия. И Кузнецов совсем ясно различил в дыму
серые туловища двух передних машин прямо перед огневыми позициями взвода и,
выкрикнув команду кинувшемуся к орудию расчету, тотчас после выстрела поймал в
объективе бинокля мгновенный пунктир трассы ниже выдвинувшихся из мглистого кипения
квадратов.
— Выше! Под срез, под срез!.. Быстрей!.. Евстигнеев! Под срез! Огонь!..