Page 15 - Хаджи Мурат

хотел, говорит. Шамиль не пускал.
Выслушав переводчика, Воронцов протянул руку в замшевой перчатке Хаджи-Мурату.
Хаджи-Мурат взглянул на эту руку, секунду помедлил, но потом крепко сжал ее и еще сказал
что-то, глядя то на переводчика, то на Воронцова.
— Он, говорит, ни к кому не хотел выходить, а только к тебе, потому ты сын сардаря.
Тебя уважал крепко.
Воронцов кивнул головой в знак того, что благодарит. Хаджи-Мурат еще сказал что-то,
указывая на свою свиту.
— Он говорит, что люди эти, его мюриды, будут так же, как и он, служить русским.
Воронцов оглянулся на них, кивнул и им головой.
Веселый, черноглазый, без век, Хан-Магома, также кивая головой, что-то, должно
быть, смешное проговорил Воронцову, потому что волосатый аварец оскалил улыбкой
ярко-белые зубы. Рыжий же Гамзало только блеснул на мгновение одним своим красным
глазом на Воронцова и опять уставился на уши своей лошади.
Когда Воронцов и Хаджи-Мурат, сопутствуемые свитой, проезжали назад к крепости,
солдаты, снятые с цепи и собравшиеся кучкой, делали свои замечания:
— Сколько душ загубил, проклятый, теперь, поди, как его ублаготворять будут, —
сказал один.
— А то как же. Первый камандер у Шмеля был. Теперь, небось…
— А молодчина, что говорить, джигит.
— А рыжий-то, рыжий, — как зверь, косится.
— Ух, собака, должно быть.
Все особенно заметили рыжего.
Там, где шла рубка, солдаты, бывшие ближе к дороге, выбегали смотреть. Офицер
крикнул на них, но Воронцов остановил его.
— Пускай посмотрят своего старого знакомого. Ты знаешь, кто это? — спросил
Воронцов у ближе стоявшего солдата, медленно выговаривая слова с своим аглицким
акцентом.
— Никак нет, ваше сиятельство.
— Хаджи-Мурат, — слыхал?
— Как не слыхать, ваше сиятельство, били его много раз.
— Ну, да и от него доставалось.
— Так точно, ваше сиятельство, — отвечал солдат, довольный тем, что удалось
поговорить с начальником.
Хаджи-Мурат понимал, что говорят про него, и веселая улыбка светилась в его глазах.
Воронцов в самом веселом расположении духа вернулся в крепость.

VI

Воронцов был очень доволен тем, что ему, именно ему, удалось выманить и принять
главного, могущественнейшего, второго после Шамиля, врага России. Одно было неприятно:
командующий войсками в Воздвиженской был генерал Меллер-Закомельский, и,
по-настоящему, надо было через него вести все дело. Воронцов же сделал все сам, не донося
ему, так что могла выйти неприятность. И эта мысль отравляла немного удовольствие
Воронцова.
Подъехав к своему дому, Воронцов поручил полковому адъютанту мюридов
Хаджи-Мурата, а сам ввел его к себе в дом.
Княгиня Марья Васильевна, нарядная, улыбающаяся, вместе с сыном, шестилетним
красавцем, кудрявым мальчиком, встретила Хаджи-Мурата в гостиной, и Хаджи-Мурат,
приложив свои руки к груди, несколько торжественно сказал через переводчика, который
вошел с ним, что он считает себя кунаком князя, так как он принял его к себе, а что вся семья
кунака так же священна для кунака, как и он сам. И наружность и манеры Хаджи-Мурата