Page 3 - Хаджи Мурат

Хаджи-Мурат понял, что старик не хочет говорить того, что знает и что нужно было
знать Хаджи-Мурату, и, слегка кивнув головой, не стал больше спрашивать.
— Хорошего нового ничего нет, — заговорил старик. — Только и нового, что все
зайцы совещаются, как им орлов прогнать. А орлы всё рвут то одного, то другого. На
прошлой неделе русские собаки у мичицких сено сожгли, раздерись их лицо, — злобно
прохрипел старик.
Вошел мюрид Хаджи-Мурата и, мягко ступая большими шагами своих сильных ног по
земляному полу, так же как Хаджи-Мурат, снял бурку, винтовку и шашку и, оставив на себе
только кинжал и пистолет, сам повесил их на те же гвозди, на которых висело оружие
Хаджи-Мурата.
— Он кто? — спросил старик у Хаджи-Мурата, указывая на вошедшего.
— Мюрид мой. Элдар имя ему, — сказал Хаджи-Мурат.
— Хорошо, — сказал старик и указал Элдару место на войлоке, подле Хаджи-Мурата.
Элдар сел, скрестив ноги, и молча уставился своими красивыми бараньими глазами на
лицо разговорившегося старика. Старик рассказывал, как ихние молодцы на прошлой неделе
поймали двух солдат: одного убили, а другого послали в Ведено к Шамилю. Хаджи-Мурат
рассеянно слушал, поглядывая на дверь и прислушиваясь к наружным звукам. Под навесом
перед саклей послышались шаги, дверь скрипнула, и вошел хозяин.
Хозяин сакли, Садо, был человек лет сорока, с маленькой бородкой, длинным носом и
такими же черными, хотя и не столь блестящими глазами, как у пятнадцатилетнего
мальчика, его сына, который бегал за ним и вместе с отцом вошел в саклю и сел у двери.
Сняв у двери деревянные башмаки, хозяин сдвинул на затылок давно не бритой,
зарастающей черным волосом головы старую, истертую папаху и тотчас же сел против
Хаджи-Мурата на корточки.
Так же как и старик, он, закрыв глаза, поднял руки ладонями кверху, прочел молитву,
отер руками лицо и только тогда начал говорить. Он сказал, что от Шамиля был приказ
задержать Хаджи-Мурата, живого или мертвого, что вчера только уехали посланные
Шамиля, и что народ боится ослушаться Шамиля, и что поэтому надо быть осторожным.
— У меня в доме, — сказал Садо, — моему кунаку, пока я жив, никто ничего не
сделает. А вот в поле как? Думать надо.
Хаджи-Мурат внимательно слушал и одобрительно кивал головой. Когда Садо кончил,
он сказал:
— Хорошо. Теперь надо послать к русским человека с письмом. Мой мюрид пойдет,
только проводника надо.
— Брата Бату пошлю, — сказал Садо. — Позови Бату, — обратился он к сыну.
Мальчик, как на пружинах, вскочил на резвые ноги и быстро, махая руками, вышел из
сакли. Минут через десять он вернулся с черно-загорелым, жилистым, коротконогим
чеченцем в разлезающейся желтой черкеске с оборванными бахромой рукавами и
спущенных черных ноговицах. Хаджи-Мурат поздоровался с вновь пришедшим и тотчас же,
также не теряя лишних слов, коротко сказал:
— Можешь свести моего мюрида к русским?
— Можно, — быстро, весело заговорил Бата. — Все можно. Против меня ни один
чеченец не сумеет пройти. А то другой пойдет, все пообещает, да ничего не сделает. А я
могу.
— Ладно, — сказал Хаджи-Мурат. — За труды получишь три, — сказал он, выставляя
три пальца.
Бата кивнул головой в знак того, что он понял, но прибавил, что ему дороги не деньги,
а он из чести готов служить Хаджи-Мурату. Все в горах знают Хаджи-Мурата, как он
русских свиней бил…
— Хорошо, — сказал Хаджи-Мурат. — Веревка хороша длинная, а речь короткая.
— Ну, молчать буду, — сказал Бата.
— Где Аргун заворачивает, против кручи, поляна в лесу, два стога стоят. Знаешь?