Page 4 - Хаджи Мурат

— Знаю.
— Там мои три конные меня ждут, — сказал Хаджи-Мурат.
— Айя! — кивая головой, говорил Бата.
— Спросишь Хан-Магому. Хан-Магома знает, что делать и что говорить. Его свести к
русскому начальнику, к Воронцову, князю. {1} Можешь?
— Сведу.
— Свести и назад привести. Можешь?
— Можно.
— Сведешь, вернешься в лес, И я там буду.
— Все сделаю, — сказал Бата, поднялся и, приложив руки к груди, вышел.
— Еще человека в Гехи послать надо, — сказал Хаджи-Мурат хозяину, когда Бата
вышел. — В Гехах надо вот что, — начал было он, взявшись за один из хозырей черкески, но
тотчас же опустил руку и замолчал, увидав входивших в саклю двух женщин.
Одна была жена Садо, та самая немолодая, худая женщина, которая укладывала
подушки. Другая была совсем молодая девочка в красных шароварах и зеленом бешмете, с
закрывавшей всю грудь занавеской из серебряных монет. На конце ее не длинной, но
толстой, жесткой черной косы, лежавшей между плеч худой спины, был привешен
серебряный рубль; такие же черные, смородинные глаза, как у отца и брата, весело блестели
в молодом, старавшемся быть строгим лице. Она не смотрела на гостей, но видно было, что
чувствовала их присутствие.
Жена Садо несла низкий круглый столик, на котором были чай, пильгиши, блины в
масле, сыр, чуре к — тонко раскатанный хлеб — и мед. Девочка несла таз, кумган и
полотенце.
Садо и Хаджи-Мурат — оба молчали во все время, пока женщины, тихо двигаясь в
своих красных бесподошвенных чувяках, устанавливали принесенное перед гостями. Элдар
же, устремив свои бараньи глаза на скрещенные ноги, был неподвижен, как статуя, во все то
время, пока женщины были в сакле. Только когда женщины вышли и совершенно затихли за
дверью их мягкие шаги, Элдар облегченно вздохнул, а Хаджи-Мурат достал один из хозырей
черкески, вынул из него пулю, затыкающую его, и из-под пули свернутую трубочкой
записку.
— Сыну отдать, — сказал он, показывая записку.
— Куда ответ? — спросил Садо.
— Тебе, а ты мне доставишь.
— Будет сделано, — сказал Садо и переложил записку в хозырь своей черкески. Потом,
взяв в руки кумган, он придвинул к Хаджи-Мурату таз. Хаджи-Мурат засучил рукава
бешмета на мускулистых, белых выше кистей руках и подставил их под струю холодной
прозрачной воды, которую лил из кумгана Садо. Вытерев руки чистым суровым полотенцем,
Хаджи-Мурат подвинулся к еде. То же сделал и Элдар. Пока гости ели, Садо сидел против
них и несколько раз благодарил за посещение. Сидевший у двери мальчик, не спуская своих
блестящих черных глаз с Хаджи-Мурата, улыбался, как бы подтверждая своей улыбкой
слова отца.
Несмотря на то, что Хаджи-Мурат более суток ничего не ел, он съел только немного
хлеба, сыра и, достав из-под кинжала ножичек, набрал меду и намазал его на хлеб.
— Наш мед хороший. Нынешний год из всех годов мед: и много и хорош, — сказал
старик, видимо довольный тем, что Хаджи-Мурат ел его мед.
— Спасибо, — сказал Хаджи-Мурат и отстранился от еды.
Элдару хотелось еще есть, но он так же, как его мюршид, отодвинулся от стола и подал
Хаджи-Мурату таз и кумган.
Садо знал, что, принимая Хаджи-Мурата, он рисковал жизнью, так как после ссоры
Шамиля с Хаджи-Муратом было объявлено всем жителям Чечни, под угрозой казни, не
принимать Хаджи-Мурата. Он знал, что жители аула всякую минуту могли узнать про
присутствие Хаджи-Мурата в его доме и могли потребовать его выдачи. Но это не только не