Page 9 - Пиковая дама

Графиня видимо смутилась. Черты её изобразили сильное движение души, но она скоро
впала в прежнюю бесчувственность.
– Можете ли вы, – продолжал Германн, – назначить мне эти три верные карты?
Графиня молчала; Германн продолжал:
– Для кого вам беречь вашу тайну? Для внуков? Они богаты и без того: они же не
знают и цены деньгам. Моту не помогут ваши три карты. Кто не умеет беречь отцовское
наследство, тот всё-таки умрёт в нищете, несмотря ни на какие демонские усилия. Я не мот;
я знаю цену деньгам. Ваши три карты для меня не пропадут. Ну!..
Он остановился и с трепетом ожидал её ответа. Графиня молчала; Германн стал на
колени.
– Если когда-нибудь, – сказал он, – сердце ваше знало чувство любви, если вы помните
её восторги, если вы хоть раз улыбнулись при плаче новорожденного сына, если что-нибудь
человеческое билось когда-нибудь в груди вашей, то умоляю вас чувствами супруги,
любовницы, матери, – всем, что ни есть святого в жизни, – не откажите мне в моей
просьбе! – откройте мне вашу тайну! – что вам в ней?.. Может быть, она сопряжена с
ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором... Подумайте: вы
стары; жить вам уж недолго, – я готов взять грех ваш на свою душу. Откройте мне только
вашу тайну. Подумайте, что счастие человека находится в ваших руках; что не только я, но и
дети мои, внуки и правнуки благославят вашу память и будут её чтить, как святыню...
Старуха не отвечала ни слова. Германн встал.
– Старая ведьма! – сказал он, стиснув зубы, – так я ж заставлю тебя отвечать... С этим
словом он вынул из кармана пистолет.
При виде пистолета графиня во второй раз оказала сильное чувство. Она закивала
головою и подняла руку, как бы заслоняясь от выстрела... Потом покатилась навзничь... и
осталась недвижима.
– Перестаньте ребячиться, – сказал Германн, взяв её руку. – Спрашиваю в последний
раз: хотите ли назначить мне ваши три карты? – да или нет?
Графиня не отвечала. Германн увидел, что она умерла.

IV

7 Mai 18**. Homme sams mceurs et sans religion!
Переписка.

Лизавета Ивановна сидела в своей комнате, ещё в бальном своём наряде, погружённая
в глубокие размышления. Приехав домой, она спешила отослать заспанную девку, нехотя
предлагавшую ей свою услугу, – сказала, что разденется сама, и с трепетом вошла к себе,
надеясь найти там Германна и желая не найти его. С первого взгляда она удостоверилась в
его отсутствии и благодарила судьбу за препятствие, помешавшее их свиданию. Она села, не
раздеваясь, и стала припоминать все обстоятельства, в такое короткое время и так далеко её
завлёкшие. Не прошло и трёх недель с той поры, как она в первый раз увидела в окошко
молодого человека, – и уже она была с ним в переписке, – и он успел вытребовать от неё
ночное свидание! Она знала имя его потому только, что некоторые из его писем были им
подписаны; никогда с ним не говорила, не слыхала его голоса, никогда о нём не слыхала... до
самого сего вечера. Странное дело! В самый тот вечер, на бале, Томский, дуясь на молодую
княжну Полину ***, которая, против обыкновения, кокетничала не с ним, желал отомстить,
оказывая равнодушие: он позвал Лизавету Ивановну и танцевал с нею бесконечную мазурку.
Во всё время шутил он над её пристрастием к инженерным офицерам, уверял, что он знает
гораздо более, нежели можно было ей предполагать, и некоторые из его шуток были так
удачно направлены, что Лизавета Ивановна думала несколько раз, что её тайна была ему
известна.
– От кого вы всё это знаете? – спросила она, смеясь.