Page 15 - Ранние журавли

Анатай, и ты пойдешь добывать хлеб отцу, и тебе придется на год, а возможно, и больше
оставить школу.
— Я тоже! И я! И я! — начали было выскакивать некоторые. Ведь каждый в таких
случаях мнит себя героем. А тут такая оказия — в школу не ходи. Работай на лошадях. Чего
еще надо?
— Нет, погодите! — успокоил их председатель. — Так не пойдет. Только те, кто уже
имел дело с плугом. Вот ты, Эркинбек. Ты тоже пахал огороды? Отец твой погиб под
Москвой, я это знаю. Многие отцы и братья погибли. Тебя тоже, Эркинбек, прошу. Помоги
нам. Придется тебе землю попахать вместо учебы в школе. Ничего не поделаешь. А матери
твоей я сам объясню…
Потом председатель Тыналиев назвал еще двоих ребят — Эргеша и Кубаткула. И
сказал, чтобы завтра с утра все были на конном дворе на утреннем наряде бригадиров.
Дома уже поздно вечером, когда собирались ко сну, Султанмурат рассказал матери о
том, как в школу приезжал председатель колхоза. Мать выслушала молча, устало потирая
лоб — целый день в колхозе, на ферме, вечером дома с детьми, — а Аджимурат, глупый,
возликовал некстати:
— Вот это да! Не учиться в школе! Плугарем быть, на лошадях! Я тоже хочу!
Мать строго спросила:
— Уроки учил?
— Да, выучил, — ответил Аджимурат.
— Иди ложись спать и ни слова чтобы! Ясно?
А старшему она ничего не сказала.
И только потом, уложив девочек, собираясь задуть лампу, пригорюнилась возле нее,
решила, наверно, что Султанмурат уже спит, заплакала, положив голову на руки. Тихо и
долго плакала, вздрагивая худыми плечами. Тяжко стало на душе Султанмурата, хотелось
встать, успокоить, приласкать маму, сказать ей какие-то хорошие слова. Но не посмел
тревожить ее, пусть одна побудет. Ведь думает сейчас и об отце (как-то он там, на войне), и о
детях (четверо их), и о доме, и о разных других нуждах.
Женщина есть женщина. Часто они плачут, женщины. И учительница Инкамал-апай,
когда ушел председатель Тыналиев из класса, тоже очень расстроилась, растерялась даже.
Уже прозвенел звонок на перемену, а она сидела за столом и не уходила. И класс сидел,
никто не выбежал, ждали, пока учительница встанет с места и направится к дверям. В
дверях-то и заплакала Инкамал-апай. Старалась выдержать, и не получилось. Ушла в слезах.
Мырзагуль понесла в учительскую забытую карту и тоже вернулась с мокрыми глазами. Да-
а, конечно, женщины есть женщины. Жалеют они всех и потому плачут. А что тут такого,
подумаешь, ну год, ну два, а война закончится — снова можно пойти в школу…
С этими мыслями засыпал Султанмурат, прислушиваясь, как мело и мело за окном
летучим снегом.
На другой день утром все так же мело. Поземка курилась по насту. Небо отяжелело в
сплошных тучах. Замерз Султанмурат, пока дошел до конного двора.
Дело, задуманное председателем Тыналиевым, оказалось гораздо труднее, чем думал
Султанмурат вчера. Прежде всего с председателем и бригадиром, тощим рыжебородым
старичком Чекишем, раздавшим всем по четыре недоуздка, пошли к загону у старой
конюшни. Здесь на заснеженном дворе понуро бродили извозные лошади, перебирая в
полупустых яслях объедки сена. Известно, летом кони бывают справные, зимой теряют тело,
но эти — кожа да кости. Работали-работали на них, а зима грянула — бросили в общем
дворе. Кормить, следить некому. Корма в обрез. А что есть, берегли на весновспашку.
Ребята остановились в полной растерянности.
— Ну что уставились! — заворчал старый Чекиш. — Думали, вам здесь Манасовых
8
тулпаров на расчалках будут удерживать? Выбирай с краю — и не ошибетесь. Через

8 Манасовы тулпары — легендарные скакуны из войска Манаса, героя народного эпоса «Манас».