Page 13 - Ранние журавли

совхозах недоберут, недосеют, недоделают, как мы у себя, то, может случиться, врага не
одолеем. Да, чтобы одолеть такую силу, надо иметь и хлеб и снаряды. Я и пришел к вам,
ребята, придется кое-кому из вас оставить пока школу. Время не ждет, надо готовить тягло к
весновспашке, а тягло у нас — страшно смотреть, довели, на ногах едва держится. Надо
готовить сбрую, а она вся разбитая, надо ремонтировать плуги и сеялки, а инвентарь у нас
под снегом… К чему я все это говорю? К тому, что недосеянные площади озимой мы
обязаны перекрыть яровыми посевами. Во что бы то ни стало, безоговорочно, как на фронте!
А это значит сверх плана собственными силами дополнительно вспахать и засеять двести
гектаров яровых. Две-е-сти! Вы понимаете? А где взять силы, на кого опереться? И решили
мы ко всему тому, что у нас есть и что уже делается к весенней кампании, подготовить
дополнительно еще одну бригаду плугарей, двухлемешников. Думали, гадали. Женщин
послать не можем. Это далеко, в Аксае. Людей нет. Решили обратиться к вам за помощью, к
школьникам…
Вот так говорил председатель Тыналиев, суровый и замкнутый человек, ходивший в
своей неизменной армейской серой шинели, в которой он, конечно же, мерз, в серой ушанке,
с озабоченным заострившимся лицом, а сам молодой еще, скособоченный, с недостающими
ребрами, с неразлучной полевой сумкой на боку…
Вот так говорил председатель Тыналиев, стоя у школьной доски с географической
картой, возле той самой карты, на которой люди умудрились поместить все земли и моря,
включая такие расчудесные теплые страны, как Цейлон, Ява, Суматра, Австралия, где живи
себе в удовольствие и плюй в потолок…
Вот так говорил председатель Тыналиев в школе, топленной соломой, от которой
больше сора на полу, нежели тепла. И когда он говорил, что надо на далеком Аксае поднять
дополнительно сотни гектаров яровых для фронта, пар шел из его рта, как на дворе…
Вот так говорил председатель Тыналиев…
А за окном все вьюжило, кружило, задувало в щели. Султанмурату у окна было видно,
как перетаптывался на ветру, как пытался укрыть свою голову от ветра закуржавевший
председательский конь у столба. А ветер трепал ему гриву, запрокидывал набок
распушенный хвост. Холодно было коню…
Да, тут тебе не Цейлон…
— Не от хорошей жизни я буду отрывать вас от учебы, — объяснил Тыналиев. — Это
вынужденная мера. Вы должны понимать. После войны, а может, и раньше, буду жив, сам
приведу этих ребят в школу и попрошу, чтобы продолжали учебу. А пока получается вот
такая картина…
Потом говорил завуч. Потом снова Тыналиев. Когда в классе началось оживление —
ребята стали тянуть руки: я, мол, я хочу на работу, — Тыналиев сразу внес ясность:
— Если кто думает, что я любого возьму, тот ошибается. Кто плохо учится, тот плохо
работает. А во-вторых, хорошему ученику потом легче будет догонять упущенное время. Ну
вот ты, Султанмурат, вроде бы самый большой в классе…
Ребята зашумели:
— У нас Анатай самый большой. Ему скоро шестнадцать лет.
— Я не о возрасте сейчас. О росте говорю. Да и не это главное. Ну, вот ты,
Султанмурат, — снова обратился к нему председатель. — Ты в прошлом году огороды
пахал, так ведь?
— Да, — ответил Султанмурат и встал с места. — Пахал на Аральской улице.
— На двухлемешном, четырехконном?
— Да, на двухлемешном, четырехконном, но я только помогал. То был плуг Сартбая, а
его как раз взяли в армию. Огороды запаздывали. Аксакал Чекиш попросил меня помочь.
— Я знаю об этом. Потому с тебя и начал, — сказал председатель.
Все оглянулись на Султанмурата. Он поймал на себе взгляд Мырзагуль. Она глянула на
него как-то по-особому, не так, как другие, и сама покраснела вдруг, точно речь шла о ней. И
ему стало неловко от этого, даже сердце заколотилось.