Page 25 - Ранние журавли

Да, тяжко и страшно было думать обо всем этом. Но были и светлые, отрадные мысли,
которые возникали как бы сами по себе, как струи воды, поднимающиеся к поверхности в
бесшумно кипящей горловине родника. То были мысли о ней, о Мырзагуль. Он вовсе не
старался вызывать эти мысли, но они приходили сами собой, как трава из земли, и в том
была их радость, их свет, и потому не хотелось расставаться с ними, хотелось думать и
думать о ней, о Мырзагуль. И, думая о ней, хотелось что-то делать, действовать, не бояться
ничего, никаких бед, никаких трудностей. Но больше всего хотелось, чтобы обо всем этом, о
том, как он думает о ней и что он думает о ней, знала бы она сама.
Он еще не понимал толком, как называется все то, что с ним происходило. Но смутно
догадывался, что, наверно, это и есть любовь, о которой слышал от других и читал в книгах.
Не один раз джигиты, уходящие на фронт, просили его отнести запечатанное письмо какой-
нибудь девушке или молодой женщине. Он с гордостью исполнял такие секретные
поручения. И никогда никому ни словом не проболтался. Разве дело мужчины болтать о
таких вещах! А был даже случай, когда дальний родственник попросил его написать такое
письмо. Джаманкул молодой, но малограмотный был, кочевал в горах с отарами, в детстве не
учился. А тут повестка в армию. Хотелось, наверное, парню попрощаться с любимой
девушкой, рассказать ей, пусть на бумаге, о своих чувствах, поскольку не принято было в
аиле встречаться с девушкой до ее замужества. Вот и пришлось малограмотному
Джаманкулу обратиться с просьбой к сыну родственников. Джаманкул диктовал, а
Султанмурат писал его слова. Тогда Султанмурату показалась смешной и эта затея и то, как
переживал Джаманкул, как волновался, выбирая слова, как пересохло у него в горле, пока
закончили они то письмо. А перед этим Султанмурат поартачился, заставил уговаривать
себя, получил в подарок ножичек с рукояткой из архарьего рога, не подозревая, что не
пройдет и года, как сам он будет страдать, как Джаманкул.
Это ведь Джаманкулу принадлежали стихи, сочиненные в одиночестве в горах,
которые Султанмурат теперь вспомнил и повторял про себя:

Аксай, Коксай,
Сарысай — земли обошел,
Но нигде такую, как ты, не нашел…

И вдруг он решил, что тоже напишет ей письмо! И то, что найден способ, не испытывая
стыда и страха, высказать, передать на расстоянии свои чувства, вызвало в нем желание
немедленно действовать, совершать какие-то хорошие дела, чтобы и другим было так же
хорошо, как и ему, чтобы и другие испытывали такое же счастье, как и он. Прежде всего он
должен помочь матери, чтобы быстрее выздоровела, чтобы меньше страшилась за отца,
чтобы снова работала на ферме, чтобы дома стало уютно и тепло и чтобы мать немного
догадывалась, что ее сын кого-то любит и оттого вокруг все так изменилось к лучшему…
За эти два-три дня, которые он пробыл дома, Султанмурат переделал уйму работы, за
целый год столько не сделал бы. Все наладил, почистил, прибрал. К матери то и дело
подходил:
— Как чувствуешь себя? Может быть, что-то надо тебе?
Мать горько улыбалась в ответ:
— Теперь и умирать не страшно. Не беспокойся, если что надо, скажу…
А письмо он написал ночью, когда уже все спали. Очень волновался, хотя никто и
ничто не могло ему помешать. Все равно волновался. Вначале обдумывал, с чего начать. И
так и эдак примерялся, но всякий раз казалось, что не так и не с того следует начать. Мысли
разбегались, как круги на воде от беспорядочно падающих камней. Хотелось сказать об всем,
что вынашивал в мыслях, а как только прикоснулся к бумаге, как будто растерял все слова.
Прежде всего хотелось рассказать ей, Мырзагуль, какая она красивая, красивее всех в аиле, и
не только в аиле, а во всем мире. Рассказать ей, что для него нет ничего на свете более
отрадного, как сидеть в классе и смотреть и смотреть на нее, любоваться ее красотой. Но