Page 13 - Роковые яйца

Засим толпа с улицы разошлась, а так как куры ложатся рано, то никто и не знал, что у
соседа попадьи Дроздовой в курятнике издохло сразу трое кур и петух. Их рвало так же, как
и дроздовских кур, но только смерти произошли в запертом курятнике и тихо. Петух
свалился с нашеста вниз головой и в такой позиции кончился. Что касается кур вдовы, то они
прикончились тотчас после молебна, и к вечеру в курятниках было мертво и тихо, лежала
грудами закоченевшая птица.
Наутро город встал, как громом пораженный, потому что история приняла размеры
странные и чудовищные. На Персональной улице к полудню осталось в живых только три
курицы, в крайнем домике, где снимал квартиру уездный фининспектор, но и те издохли к
часу дня. А к вечеру городок Стекловск гудел и кипел, как улей, и по нем катилось грозное
слово «мор». Фамилия Дроздовой попала в местную газету «Красный боец» в статье под
заголовком: «Неужели куриная чума?», а оттуда пронеслось в Москву.
Жизнь профессора Персикова приняла окраску странную, беспокойную и волнующую.
Одним словом, работать в такой обстановке было просто невозможно. На другой день после
того, как он развязался с Альфредом Бронским, ему пришлось выключить у себя в кабинете в
институте телефон, снявши трубку, а вечером, проезжая в трамвае по Охотному ряду,
профессор увидел самого себя на крыше огромного дома с черною надписью «Рабочая
газета». Он, профессор, дробясь, и зеленея, и мигая, лез в ландо такси, а за ним, цепляясь за
рукав, лез механический шар в одеяле. Профессор на крыше, на белом экране, закрывался
кулаками от фиолетового луча. Засим выскочила огненная надпись: «Профессор Персиков,
едучи в авто, дает объяснение нашему знаменитому репортеру капитану Степанову». И
точно: мимо Храма Христа, по Волхонке, проскочил зыбкий автомобиль, и в нем барахтался
профессор, и физиономия у него была, как у затравленного волка.
— Это какие-то черти, а не люди, — сквозь зубы пробормотал зоолог и проехал.
Того же числа вечером, вернувшись к себе на Пречистенку, зоолог получил от
экономки Марьи Степановны семнадцать записок с номерами телефонов, кои звонили к нему
во время его отсутствия, и словесное заявление Марьи Степановны, что она замучилась.
Профессор хотел разодрать записки, но остановился, потому что против одного из номеров
увидал приписку: «Народный комиссар здравоохранения».
— Что такое? — искренно недоумевал ученый чудак. — Что с ними такое сделалось?
В десять с четвертью того же вечера раздался звонок, и профессор вынужден был
беседовать с неким ослепительным по убранству гражданином. Принял его профессор
благодаря визитной карточке, на которой было изображено (без имени и фамилии):
«Полномочный шеф торговых отделов иностранных представительств при Республике
Советов».
— Черт бы его взял, — прорычал Персиков, бросил на зеленое сукно лупу и какие-то
диаграммы и сказал Марье Степановне: — Позовите его сюда, в кабинет, этого самого
уполномоченного. Чем могу служить? — спросил Персиков таким тоном, что шефа
несколько передернуло. Персиков пересадил очки с переносицы на лоб, затем обратно и
разглядел визитера. Тот весь светился лаком и драгоценными камнями, и в правом глазу у
него сидел монокль. «Какая гнусная рожа», — почему-то подумал Персиков.
Начал гость издалека, именно — попросил разрешения закурить сигару, вследствие
чего Персиков с большою неохотой пригласил его сесть. Далее гость произнес длинные
извинения по поводу того, что он пришел поздно: «Но... господина профессора невозможно
днем никак пойма... хи-хи... пардон... застать» (гость, смеясь, всхлипывал, как гиена).
— Да, я занят! — так коротко ответил Персиков, что судорога вторично прошла по
гостю.
Тем не менее он позволил себе беспокоить знаменитого ученого... время — деньги, как
говорится... сигара не мешает профессору?
— Мур-мур-мур, — ответил Персиков. Он позволил...
— Профессор ведь открыл луч жизни?
— Помилуйте, какой такой жизни?! Это выдумки газетчиков! — оживился Персиков.