Page 29 - Роковые яйца

Дни стояли жаркие до чрезвычайности. Над полями видно было ясно, как переливался
прозрачный, жирный зной. А ночи чудные, обманчивые, зеленые. Луна светила и такую
красоту навела на бывшее именье Шереметевых, что ее невозможно выразить. Дворец-
совхоз, словно сахарный, светился, в парке тени дрожали, а пруды стали двухцветными
пополам — косяком лунный столб, а половина бездонная тьма. В пятнах луны можно было
свободно читать «Известия», за исключением шахматного отдела, набранного мелкой
нонпарелью. Но в такие ночи никто «Известия», понятное дело, не читал... Дуня-уборщица
оказалась в роще за совхозом, и там же оказался, вследствие совпадения, рыжеусый шофер
потрепанного совхозного полугрузовичка. Что они там делали — неизвестно. Приютились
они в непрочной тени вяза, прямо на разостланном кожаном пальто шофера. В кухне горела
лампочка, там ужинали два огородника, а мадам Рокк в белом капоте сидела на колонной
веранде и мечтала, глядя на красавицу луну.
В десять часов вечера, когда замолкли звуки в деревне Концовке, расположенной за
совхозом, идиллический пейзаж огласился прелестными, нежными звуками флейты.
Выразить немыслимо, до чего они были уместны над рощами и бывшими колоннами
шереметевского дворца. Хрупкая Лиза из «Пиковой дамы» смешала в дуэте свой голос с
голосом страстной Полины и унеслась в лунную высь, как видение старого и все-таки
бесконечно милого, до слез очаровывающего режима.

Угасают... Угасают... —

свистала, переливая и вздыхая, флейта.
Замерли рощи, и Дуня, гибельная, как лесная русалка, слушала, приложив щеку к
жесткой, рыжей и мужественной щеке шофера.
— А хорошо дудит, сукин сын, — сказал шофер, обнимая Дуню за талию
мужественной рукой.
Играл на флейте сам заведующий совхозом Александр Семенович Рокк, и играл, нужно
отдать ему справедливость, превосходно. Дело в том, что некогда флейта была
специальностью Александра Семеновича. Вплоть до 1917 года он служил в известном
концертном ансамбле маэстро Петухова, ежевечерне оглашающем стройными звуками фойе
уютного кинематографа «Волшебные грезы» в городе Екатеринославе. Но великий 1917 год,
переломивший карьеру многих людей, и Александра Семеновича повел по новым путям. Он
покинул «Волшебные грезы» и пыльный звездный сатин в фойе и бросился в открытое море
войны и революции, сменив флейту на губительный маузер. Его долго швыряло по волнам,
неоднократно выплескивая то в Крыму, то в Москве, то в Туркестане, то даже во
Владивостоке. Нужна была именно революция, чтобы вполне выявить Александра
Семеновича. Выяснилось, что этот человек положительно велик и, конечно, не в фойе «Грез»
ему сидеть. Не вдаваясь в долгие подробности, скажем, что последний 1927-й и начало 28-го
года застали Александра Семеновича в Туркестане, где он, во-первых, редактировал
огромную газету, а засим, как местный член высшей хозяйственной комиссии, прославился
своими изумительными работами по орошению туркестанского края. В 1928 году Рокк
прибыл в Москву и получил вполне заслуженный отдых. Высшая комиссия той организации,
билет которой с честью носил в кармане провинциально-старомодный человек, оценила его
и назначила ему должность спокойную и почетную. Увы! Увы! На горе республике кипучий
мозг Александра Семеновича не потух, в Москве Рокк столкнулся с изобретением
Персикова, и в номерах на Тверской «Красный Париж» родилась у Александра Семеновича
идея, как при помощи луча Персикова возродить в течение месяца кур в республике. Рокка
выслушали в комиссии животноводства, согласились с ним, и Рокк пришел с плотной
бумагой к чудаку зоологу.
Концерт над стеклянными водами и рощами и парком уже шел к концу, как вдруг