Page 32 - Роковые яйца

цыплята нигде не отзывались.
Весь состав служащих часа два бегал по двору совхоза, разыскивая проворных цыплят,
и нигде ничего не нашел. День прошел крайне возбужденно. Караул камер был увеличен еще
сторожем, и тому был дан строжайший приказ каждые четверть часа заглядывать в окна
камер и, чуть что, звать Александра Семеновича. Охранитель сидел насупившись у дверей,
держа винтовку между колен. Александр Семенович совершенно захлопотался и только во
втором часу дня пообедал. После обеда он поспал часок в прохладной тени на бывшей
оттоманке Шереметева, напился совхозовского сухарного кваса, сходил в оранжерею и
убедился, что теперь там все в полном порядке. Старик сторож лежал животом на рогоже и,
мигая, смотрел в контрольное стекло первой камеры. Охранитель бодрствовал, не уходя от
дверей.
Но были и новости: яйца в третьей камере, заряженные позже всех, начали как-то
причмокивать и цокать, как будто внутри их кто-то всхлипывал.
— Ух, зреют, — сказал Александр Семенович, — вот это зреют, теперь вижу.
Видал? — отнесся он к сторожу...
— Да, дело замечательное, — ответил тот, качая головой и совершенно
двусмысленным тоном.
Александр Семенович посидел немного у камер, но при нем никто не вылупился, он
поднялся с корточек, размялся и заявил, что из усадьбы никуда не уходит, а только пройдет
на пруд выкупаться, и чтобы его, в случае чего, немедленно вызвали. Он сбегал во дворец в
спальню, где стояли две узких пружинных кровати со скомканным бельем и на полу была
навалена груда зеленых яблоков и горы проса, приготовленного для будущих выводков,
вооружился мохнатым полотенцем, а подумав, захватил с собой и флейту, с тем чтобы на
досуге поиграть над водною гладью. Он бодро выбежал из дворца, пересек двор совхоза и по
ивовой аллейке направился к пруду. Бодро шел Рокк, помахивая полотенцем и держа флейту
под мышкой. Небо изливало зной сквозь ивы, и тело ныло и просилось в воду. На правой
руке у Рокка началась заросль лопухов, в которую он, проходя, плюнул. И тотчас в глубине
разлапистой путаницы послышалось шуршанье, как будто кто-то поволок бревно.
Почувствовав мимолетное неприятное сосание в сердце, Александр Семенович повернул
голову к заросли и посмотрел с удивлением. Пруд уже два дня не отзывался никакими
звуками. Шуршание смолкло, поверх лопухов мелькнула привлекательно гладь пруда и серая
крыша купаленки. Несколько стрекоз мотнулись перед Александром Семеновичем. Ои уже
хотел повернуть к деревянным мосткам, как вдруг шорох в зелени повторился и к нему
присоединилось короткое сипение, как будто высочилось масло и пар из паровоза.
Александр Семенович насторожился и стал всматриваться в глухую стену сорной заросли.
— Александр Семенович, — прозвучал в этот момент голос жены Рокка, и белая ее
кофточка мелькнула, скрылась, но опять мелькнула в малиннике. — Подожди, я тоже пойду
купаться.
Жена спешила к пруду, но Александр Семенович ничего ей не ответил, весь
приковавшись к лопухам. Сероватое и оливковое бревно начало подниматься из их чащи,
вырастая на глазах. Какие-то мокрые желтоватые пятна, как показалось Александру
Семеновичу, усеивали бревно. Оно начало вытягиваться, изгибаясь и шевелясь, и
вытянулось так высоко, что перегнало низенькую корявую иву... Затем верх бревна
надломился, немного склонился, и над Александром Семеновичем оказалось что-то,
напоминающее по высоте электрический московский столб. Но только это что-то было раза в
три толще столба и гораздо красивее его, благодаря чешуйчатой татуировке. Ничего еще не
понимая, но уже холодея, Александр Семенович глянул на верх ужасного столба, и сердце в
нем на несколько секунд прекратило бой. Ему показалось, что мороз ударил внезапно в
августовский день, а перед глазами стало так сумеречно, точно он глядел на солнце сквозь
летние штаны.
На верхнем конце бревна оказалась голова. Она была сплющена, заострена и украшена
желтым круглым пятном по оливковому фону. Лишенные век, открытые ледяные и узкие