Page 389 - Похождения бравого солдата Швейка

были ещё довольно свежие. Я положил мирт в ливерную колбасу; правда, свадебный веночек
мне пришлось три раза ошпарить кипятком, чтобы листочки стали мягкими и потеряли
чересчур острый запах и вкус. Понятно, когда я забирал для ливера этот свадебный
миртовый веночек, было пролито немало слёз… Молодожёны, прощаясь со мной, уверяли,
что за такое кощунство — ведь веночек свячёный — меня убьёт первая пуля. Вы ели мой суп
из потрохов, но никто из вас не заметил, что он пахнет миртом, а не майораном.
— В Индржиховом Градце, — отозвался Швейк, — много лет тому назад был
колбасник Йозеф Линёк. У него на полке стояли две коробки. В одной была смесь всяких
пряностей, которые он клал в кровяную и ливерную колбасу. В другой — порошок от
насекомых, так как этот колбасник неоднократно мог удостовериться, что его покупателям
часто приходилось разгрызать в колбасе клопа или таракана. Он всегда говорил, что клопам
присущ пряный привкус горького миндаля, который кладут в бабу, но прусаки в колбасных
изделиях воняют, как старая заплесневелая Библия. Ввиду этого он зорко следил за чистотой
в своей мастерской и повсюду рассыпал порошок от насекомых.
Так вот, делал он раз кровяную колбасу, а у него в это время был насморк. Схватил он
коробку с порошком от насекомых и всыпал этот порошок в фарш, приготовленный для
кровяной колбасы. С тех пор в Индржиховом Градце за кровяной колбасой ходили только к
Линеку. Люди буквально ломились к нему в лавку. Он был не дурак и смекнул, что
причиной всему — порошок от насекомых. С этого времени он стал заказывать наложенным
платежом целые ящики этого порошка, а фирму, у которой он его покупал, предупредил,
чтобы на ящиках писали: «Индийские пряности». Это было его тайной, и он унёс её с собой в
могилу. Но самое интересное оказалось то, что из семей, которые покупали у него кровяную
колбасу, все тараканы и клопы ушли. С тех пор Индржихов Градец принадлежит к самым
чистым городам во всей Чехии.
— Ты кончил? — спросил вольноопределяющийся Марек, которому, должно быть,
тоже не терпелось принять участие в разговоре.
— С этим я покончил, — ответил Швейк, — но аналогичный случай произошёл в
Бескидах, об этом я расскажу вам, когда мы пойдём в сражение.
Вольноопределяющийся Марек начал:
— Поварское искусство лучше всего познаётся во время войны, особенно на фронте.
Позволю себе маленькое сравнение. В мирное время все мы читали и слушали о так
называемых ледяных супах, то есть о супах, в которые кладут лёд. Это — излюбленные
блюда в Северной Германии, Дании, Швеции. Но вот пришла война, и нынешней зимой на
Карпатах у солдат было столько мёрзлого супа, что они в рот его не брали, а между тем это
— изысканное блюдо.
— Мёрзлый гуляш есть можно, — возразил старший писарь Ванек, — но недолго,
самое большее неделю. Из-за него наша девятая рота оставила окопы.
— Ещё в мирное время, — необычайно серьёзно заметил Швейк, — вся военная служба
вертелась вокруг кухни и вокруг разнообразнейших кушаний. Был у нас в Будейовицах обер-
лейтенант Закрейс, тот всегда вертелся около офицерской кухни, и если солдат в чем-нибудь
провинится, он скомандует ему «смирно» и напустится: «Мерзавец, если это ещё раз
повторится, я сделаю из твоей рожи настоящую отбивную котлету, раздавлю тебя в
картофельное пюре и потом тебе же дам это всё сожрать. Полезут из тебя гусиные потроха с
рисом, будешь похож на шпигованного зайца на противне. Вот видишь, ты должен
исправиться, если не хочешь, чтоб люди принимали тебя за фаршированное жаркое с
капустой».
Дальнейшее изложение и интересный разговор об использовании меню в целях
воспитания солдат в довоенное время были прерваны страшным криком сверху, где
закончился торжественный обед.
В беспорядочном гомоне голосов выделялся резкий голос кадета Биглера:
— Солдат должен ещё в мирное время знать, чего требует война, а во время войны не
забывать того, чему научился на учебном плацу.