Page 46 - Похождения бравого солдата Швейка

верховую лошадь, которая была привязана во дворе. Но тут он вспомнил о Швейке, слез с
лошади и пошёл в канцелярию к следователю Бернису.
Военный следователь Бернис был прежде всего светский человек, обольстительный
танцор и распутник, который невероятно скучал на службе и писал немецкие стихи в свою
записную книжку, чтобы всегда иметь наготове запасец. Он представлял собой важнейшее
звено аппарата военного суда, так как в его руках было сосредоточено такое количество
протоколов и совершенно запутанных актов, что он внушал уважение всему военно-
полевому суду на Градчанах. Он постоянно забывал обвинительный материал, и это
вынуждало его придумывать новый, он путал имена, терял нити обвинения и сучил новые,
какие только приходили ему в голову; он судил дезертиров за воровство, а воров — за
дезертирство; устраивал политические процессы, высасывая материал из пальца; он прибегал
к разнообразнейшим фокусам, чтобы уличить обвиняемых в преступлениях, которые тем
никогда и не снились, выдумывал оскорбления его величества и эти им самим сочинённые
выражения инкриминировал тем обвиняемым, материалы против которых терялись у него в
постоянном хаосе служебных актов и других официальных бумаг.
— Servus! 30 — сказал фельдкурат, подавая ему руку. — Как дела?
— Неважно, — ответил военный следователь Бернис. — Перепутали мне материалы,
теперь в них сам чёрт не разберётся. Вчера я послал начальству уже отработанный материал
об одном молодчике, которого обвиняют в мятеже, а мне всё вернули назад, дескать, потому,
что дело идёт не о мятеже, а о краже консервов. Кроме того, я поставил не тот номер. Как
они и до этого добрались, ума не приложу!
Военный следователь плюнул.
— Играешь ещё в карты? — спросил фельдкурат.
— Продулся я в карты. Последний раз играли мы с полковником, с тем плешивым, в
макао, так я всё ему просадил. Зато у меня на примете есть одна девочка… А ты что
поделываешь, святой отец?
— Мне нужен денщик, — сказал фельдкурат, — Последний мой денщик был старик
бухгалтер, без высшего образования, но скотина первоклассная. Вечно молился и хныкал,
чтобы бог сохранил его от беды и напасти, ну, я его и послал с маршевым батальоном на
фронт. Говорят, этот батальон расколошматили в пух и прах. Потом мне прислали одного
молодчика, который ничего не делал, только сидел в трактире и пил на мой счёт. Этого бы
ещё можно было вытерпеть, да уж очень у него ноги потели. Пришлось и его послать с
маршевым батальоном. А сегодня нашёл я одного типа, который во время проповеди, смеху
ради, разревелся. Вот такого-то мне и нужно. Фамилия его Швейк, а сидит в шестнадцатой.
Интересно бы знать, за что его посадили и нельзя ли мне его как-нибудь вытащить оттуда?
Следователь стал рыться в ящиках стола, отыскивая дело Швейка, но, как всегда, не
мог ничего найти.
— Наверно, у капитана Лингардта, — сказал он после долгих бесплодных поисков. —
Чёрт их знает, куда у меня пропадают все дела! Видно, я их послал Лингардту. Позвоню-ка
ему… Алло! У телефона следователь поручик Бернис. Господин капитан, будьте добры, нет
ли там у вас бумаг относительно некоего Швейка? Должны быть у меня?.. Странно… Сам от
вас принимал? Действительно странно. Сидит в шестнадцатой… Да, я знаю, господин
капитан, что шестнадцатая у меня. Но я думал, что бумаги о Швейке где-нибудь там у вас
валяются… Вы просите с вами так не говорить? У вас ничего не валяется? Алло! Алло!
Огорчённый Бернис присел к столу и принялся осуждать беспорядок в ведении
следствия. Между ним и капитаном Лингардтом давно уже существовала неприязнь, причём
ни один не хотел уступать. Если бумага, относившаяся к делам Лингардта, попадала в руки к
Бернису, то Бернис засовывал её так далеко, что потом уже никто не мог её найти. Лингардт
то же самое делал с бумагами, относящимися к делам Берниса. Точно так же пропадали и

30 Привет! (лат.)