Page 45 - Похождения бравого солдата Швейка

Из часовни доносились звуки фисгармонии, заменявшей орган. Музыкант-учитель,
которого посадили за дезертирство, изливал свою душу в самых тоскливых церковных
мелодиях. Звуки эти сливались с икотой фельдкурата в какой-то неведомой доселе
дорической гамме.
— Осмелюсь доложить, господин фельдкурат, я, по правде сказать, не знаю, за что тут
сижу. Но я не жалуюсь. Мне просто не везёт. Я стараюсь как получше, а выходит так, что
хуже не придумаешь, вроде как у того мученика на иконе.
Фельдкурат посмотрел на икону, улыбнулся и сказал:
— Ей-богу, вы мне нравитесь! Придётся порасспросить о вас у следователя. Ну, а
больше болтать с вами я не буду. Скорее бы отделаться от этой святой мессы. Kehrt euch!
Abtreten! 29
Вернувшись в родную семью голоштанников, стоявших у амвона, Швейк на вопросы,
чего, мол, фельдкурат от него хотел, ответил очень сухо и коротко:
— В стельку пьян.
За следующим номером программы — святой мессой — публика следила с
напряжённым вниманием и нескрываемой симпатией. Один из арестантов даже побился об
заклад, что фельдкурат уронит чашу с дарами. Он поставил весь свой паёк хлеба против двух
оплеух — и выиграл.
Нельзя сказать, чтобы чувство, которое наполняло в часовне души тех, кто созерцал
исполняемые фельдкуратом обряды, было мистицизмом верующих или набожностью рьяных
католиков. Скорее оно напоминало то чувство, какое рождается в театре, когда мы не знаем
содержания пьесы, а действие всё больше запутывается и мы с нетерпением ждём развязки.
Все были захвачены представлением, которое давал фельдкурат у алтаря. Арестанты не
спускали глаз с ризы, надетой наизнанку: все с воодушевлением следили за спектаклем,
разыгрываемым у алтаря, испытывая при этом эстетическое наслаждение.
Рыжий министрант, дезертир из духовных, специалист по мелким кражам в Двадцать
восьмом полку, честно старался восстановить по памяти весь ход действия, технику и текст
святой мессы. Он был для фельдкурата одновременно и министрантом и суфлёром, что не
мешало святому отцу с необыкновенной лёгкостью переставлять целые фразы. Вместо
обычной мессы фельдкурат раскрыл в требнике рождественскую мессу и начал служить её к
вящему удовольствию публики. Он не обладал ни голосом, ни слухом, и под сводами церкви
раздавались визг и рёв, словно в свином хлеву.
— Ну и нализался сегодня, нечего сказать, — с огромным удовлетворением отметили
перед алтарём. — Здорово его развезло! Наверное, опять где-нибудь у девок напился.
Пожалуй, уже в третий раз у алтаря звучало пение фельдкурата «Ite, missa est»,
напоминавшее воинственный клич индейцев, от которого дребезжали стёкла. Затем
фельдкурат ещё раз заглянул в чашу, проверить, не осталось ли там ещё хоть капли вина,
поморщился и обратился к слушателям:
— Ну, а теперь, подлецы, можете идти домой. Конец. Я заметил, что вы не проявляете
той набожности, которую подобало бы проявить в церкви перед святым алтарём. Хулиганы!
Перед лицом всевышнего вы не стыдитесь громко смеяться и кашлять, харкать и шаркать
ногами… даже при мне, хотя я здесь вместо девы Марии, Иисуса Христа и бога отца,
болваны! Если это повторится впредь, то я с вами расправлюсь как следует. Вы будете знать,
что существует не только тот ад, о котором я вам позапрошлый раз говорил в проповеди, но
и ад земной! Может быть, от первого вы и спасётесь, но от второго вы у меня не отвертитесь.
Abtreten!
Фельдкурат, так хорошо и оригинально проводивший в жизнь старый избитый обычай
посещения узников, прошёл в ризницу, переоделся, велел себе налить церковного вина из
громадной оплетённой бутыли, выпил и с помощью рыжего министранта сел на свою

29 Кругом! Марш! (нем.)