Page 19 - Весенние перевертыши

Шумела река за домами, причмокивала под сапогами сырая земля, висели звезды над
поселком. К ним–то и поднял лицо Дюшка, взглянул в бездонную пропасть, редко
заполненную лучащимися мирами.
И где–то, где–то в глубине этой распахнувшейся над ним пропасти стоит кто–то,
какой–нибудь другой Дюшка, и, задрав голову, тоже смотрит, наверняка мучается —
неведомый брат, затерявшийся в бесконечном мире.
— Брат, тебе страшно, что мир так велик?
— Страшно.
— Лучше бы не знать этого?
— Лучше, покойней.
— Не знает ничего таракан. Хочешь быть тараканом?
— Нет.
— И я не хочу.
— Значит, хочешь все–таки знать?
— Все–таки хочу.
— А страх, а покой?
— Пусть.
— Ты дочитал свою книгу?
— Нет, не до конца.
— Я тоже.
Пропасть над головой, пропасть без дна, заполненная лучащимися мирами. Там где–то
братья… Встретятся ли их взгляды? Услышат ли они друг друга? Объединятся ли они
воедино против пугающей Вселенной?
Шумела река, спал покрытый звездным небом поселок Куделино. Стояли друг против
друга — мерзнущий от ночной прохлады маленький страдающий человек и равнодушное
мироздание. Лицом к лицу — зреющий хрупкий разум и неисчерпаемая загадка бытия.

11

Утром, как всегда, он вышел из дому, чтоб по знакомой улице Жан–Поля Марата
шагать в школу. Береза, старый пень, продавленная дорога, бабка Знобишина, тянущая на
веревке упирающуюся козу. Ничего не изменилось в знакомом мире, а все–таки он стал
иным, снова перевернулся.
Береза, пень, старуха с козой…
Все кажется мелким, не стоящим внимания. Даже не хочется видеть Римку. Что —
Римка? Тоже человек. Осуждающими глазами смотрит Дюшка на примелькавшуюся улицу
и… ощущает к себе небывалое уважение. Никто не знает, как велик мир, как мелки люди, он
знает, он не такой, как все.
Кирпич Дюшка все–таки достал из–под лестницы, сунул в портфель — на всякий
случай. Какое дело Саньке Ерахе, что за эту ночь он, Дюшка, поумнел, открыл Вселенную,
— возьмет да и поколотит. Нет, лучше уж прихватить кирпич… на всякий случай.
— Здравствуй, Дюшка.
Как всегда, стеснительно, бочком, руки в карманах пальто, старый ранец за плечами —
Минька. Дюшка не пошевелился, не соизволил взглянуть, не ответил, храня на лице
мировую скорбь, молчал с минуту, а может, больше, наконец изрек:
— Скажи: для чего люди живут на свете?
Минька виновато посопел носом, помялся, не обронил ни звука.
— Не знаешь?
— Не, — сознался Минька.
— А я знаю.
Минька ничуть не удивился, скучненько, без интереса, вежливости ради выдавил из