Page 25 - Аты-баты

— Ночь не спал, — виновато вздохнул Константин — И день вышел такой… Нервный
день вышел.
Анна поднялась:
— Вставайте. Самовар стынет.
— Подождите. Как странно. Я помню, что ночью вы сидели точно так же, как сейчас,
рядом, и тогда я представлял, что вы — моя мама. Она умерла, когда мне было три года. Я не
помню ее, но ночью мне казалось, что я чувствую ее руки. Казалось совершенно отчетливо.
Мистика какая-то, правда?
— Правда, — серьезно сказала Анна. — Я спешу, вас Валентина Ивановна чаем
напоит. — И вышла.
Когда Константин вошел в комнату, за столом с шумевшим самоваром сидела только
хозяйка дома. Степенная женщина лет около сорока Валентина Ивановна.
— Доброе утро, Валентина Ивановна, — сказал Константин. — А где же Анна?
— На вокзал поехала, гостей встречать. Умывальник у нас — в сенях. Вернешься,
чайком угощу.
— Что со мной случилось вчера, Валентина Ивановна?
— Что случилось? — она вздохнула. — Держался ты, держался, а потом, видать, не
выдержал. Тебе бы поплакать — легче бы стало, а ты… Погоны, что ли, не позволяют? Или
служба у тебя такая?
— Служба как служба.
— Родные могилы слезы отворяют, — продолжала хозяйка. — Ты бы слез не стеснялся,
капитан. Это ведь святые слезы, а в старину и богатыри святых слез не стеснялись. Я вот
простая баба: четверо детей да два мужа — вот и весь мой капитал. Один муж сам помер,
другого не стерпела и выгнала. А почему не стерпела? Потому что слеза его только в пьяном
виде и прошибала. А отец без слезы — не отец, а «унтер-цер», как бабка моя говорила. Нам,
бабам, ведь не мужья нужны. Нам отцы нужны. Отцы детям нашим. А где их взять?
— Убили отцов, — вздохнул Константин.
— Так ведь не всех убили, — возразила Валентина Ивановна — К тому же пора бы и
новым вырасти, а?
— Анна говорила, что вы тогда видели, как раненых добивали?
— Видела, — она помолчала. — Я в кустах хоронилась. Шла в Некрасовку да на
немецкий дозор натолкнулась. Вот и пришлось в кустах-то, как мышке.
— Моего тоже добили? — тихо спросил капитан.
— Я не помню, как погиб твой отец, Костя, — так же тихо ответила Валентина
Ивановна. — Ты уж прости, врать не хочу: не видела. Анькиного видела, а твоего… Ты уж
прости меня. — Помолчали. Потом она сказала:
— Поди умойся, Костя.
Он вышел. Валентина Ивановна вытерла слезы, посмотрелась в висящее на стене
зеркало, сказала собственному отражению:
— Вот и наврать пришлось. Да оно, может, и к лучшему…
Вернулся Константин. Сел к столу, хозяйка налила ему чаю, придвинула хлеб, масло,
яйца, творог. Спросила неожиданно:
— Ты женат?
— Женат. Детей пока нет.
— Будь мужиком, Константин, не крути Аньке голову, — очень серьезно сказала
Валентина Ивановна. — Ей совсем не так весело живется, как тебе может показаться.
— Да разве танкист супротив летчика потянет? — улыбнулся капитан, стремясь
превратить разговор в шутку. — А у нее муж-летчик. Да еще истребитель!
— И все воюет, — горько вздохнула Валентина Ивановна.
— Где воюет?
— В небе, — она помолчала — Знаешь, есть такой госпиталь, в котором до сей поры еще
раненые лежат?