Page 3 - Герой нашего времени

До станции оставалось еще с версту. Кругом было тихо, так тихо, что по жужжанию
комара можно было следить за его полетом. Налево чернело глубокое ущелье; за ним и
впереди нас темно-синие вершины гор, изрытые морщинами, покрытые слоями снега,
рисовались на бледном небосклоне, еще сохранявшем последний отблеск зари. На темном
небе начинали мелькать звезды, и странно, мне показалось, что оно гораздо выше, чем у нас на
севере. По обеим сторонам дороги торчали голые, черные камни; кой-где из-под снега
выглядывали кустарники, но ни один сухой листок не шевелился, и весело было слышать
среди этого мертвого сна природы фырканье усталой почтовой тройки и неровное
побрякиванье русского колокольчика.
– Завтра будет славная погода! – сказал я. Штабс-капитан не отвечал ни слова и указал
мне пальцем на высокую гору, поднимавшуюся прямо против нас.
– Что ж это? – спросил я.
– Гуд-гора.
– Ну так что ж?
– Посмотрите, как курится.
И в самом деле, Гуд-гора курилась; по бокам ее ползали легкие струйки – облаков, а на
вершине лежала черная туча, такая черная, что на темном небе она казалась пятном.
Уж мы различали почтовую станцию, кровли окружающих ее саклей. и перед нами
мелькали приветные огоньки, когда пахнул сырой, холодный ветер, ущелье загудело и пошел
мелкий дождь. Едва успел я накинуть бурку, как повалил снег. Я с благоговением посмотрел
на штабс-капитана…
– Нам придется здесь ночевать, – сказал он с досадою, – в такую метель через горы не
переедешь. Что? были ль обвалы на Крестовой? – спросил он извозчика.
– Не было, господин, – отвечал осетин-извозчик, – а висит много, много.
За неимением комнаты для проезжающих на станции, нам отвели ночлег в дымной
сакле. Я пригласил своего спутника выпить вместе стакан чая, ибо со мной был чугунный
чайник – единственная отрада моя в путешествиях по Кавказу.
Сакля была прилеплена одним боком к скале; три скользкие, мокрые ступени вели к ее
двери. Ощупью вошел я и наткнулся на корову (хлев у этих людей заменяет лакейскую). Я не
знал, куда деваться: тут блеют овцы, там ворчит собака. К счастью, в стороне блеснул тусклый
свет и помог мне найти другое отверстие наподобие двери. Тут открылась картина довольно
занимательная: широкая сакля, которой крыша опиралась на два закопченные столба, была
полна народа. Посередине трещал огонек, разложенный на земле, и дым, выталкиваемый
обратно ветром из отверстия в крыше, расстилался вокруг такой густой пеленою, что я долго
не мог осмотреться; у огня сидели две старухи, множество детей и один худощавый грузин,
все в лохмотьях. Нечего было делать, мы приютились у огня, закурили трубки, и скоро чайник
зашипел приветливо.
– Жалкие люди! – сказал я штабс-капитану, указывая на наших грязных хозяев, которые
молча на нас смотрели в каком-то остолбенении.
– Преглупый народ! – отвечал он. – Поверите ли? ничего не умеют, не способны ни к
какому образованию! Уж по крайней мере наши кабардинцы или чеченцы хотя разбойники,
голыши, зато отчаянные башки, а у этих и к оружию никакой охоты нет: порядочного кинжала
ни на одном не увидишь. Уж подлинно осетины!
– А вы долго были в Чечне?
– Да, я лет десять стоял там в крепости с ротою, у Каменного Брода, – знаете?
– Слыхал.
– Вот, батюшка, надоели нам эти головорезы; нынче, слава богу, смирнее; а бывало, на
сто шагов отойдешь за вал, уже где-нибудь косматый дьявол сидит и караулит: чуть зазевался,
того и гляди – либо аркан на шее, либо пуля в затылке. А молодцы!..
– А, чай, много с вами бывало приключений? – сказал я, подстрекаемый любопытством.
– Как не бывать! Бывало…
Тут он начал щипать левый ус, повесил голову и призадумался. Мне страх хотелось