Page 14 - Путешествие из Петербурга в Москву

вскричала: «Нет, мой друг, и я с тобою». Более выговорить не могла.
Члены ее все ослабели, и она упала бесчувственна в мои объятия. Я, подняв ее со стула,
вынес в спальную комнату и не ведаю, как обед скончался.
Пришед чрез несколько времени в себя, она почувствовала муки, близкое рождение
плода горячности нашей возвещающие. Но сколь ни жестоки они были, воображение, что я
буду под стражею, столь ее тревожило, что она только и твердила: и я пойду с тобою. Сие
несчастное приключение ускорило рождение младенца целым месяцем, и все способы бабки и
доктора, для пособия призванных, были тщетны и не могли воспретить, чтобы жена моя не
родила чрез сутки. Движения ее души не токмо с рождением младенца не успокоились, но,
усилившись гораздо, сделали ей горячку.
Почто распространяться мне в повествовании? Жена моя на третий день после родов
своих умерла. Видя ее страдание, можете поверить, что я ее не оставлял ни на минуту. Дело
мое и осуждение в горести позабыл совершенно. За день до кончины моей любезной
недозрелый плод нашея горячности также умер.
Болезнь матери его занимала меня совсем, и потеря сия была для меня тогда невелика.
– Вообрази, вообрази, – говорил повествователь мой, взяв обеими руками себя за
волосы, – вообрази мое положение, когда я видел, что возлюбленная моя со мною
расставалася навсегда.
– Навсегда! – вскричал он диким голосом. – Но зачем я бегу? Пускай меня посадят в
темницу; я уже нечувствителен; пускай меня мучат, пускай лишают жизни. О варвары, тигры,
змеи лютые, грызите сие сердце, пускайте в него томный 35 ваш яд.
Извините мое исступление, я думаю, что я лишусь скоро ума. Сколь скоро воображу ту
минуту, когда любезная моя со мною расставалася, то я все позабываю и свет в глазах меркнет.
Но окончу мою повесть. В толико жестоком отчаянии, лежащу мне над бездыханным телом
моей возлюбленной, один из искренних моих друзей, прибежав ко мне: «Тебя пришли взять
под стражу, команда на дворе. Беги отсель, кибитка у задних ворот готова, ступай в Москву
или куда хочешь и живи там, доколе можно будет облегчить твою судьбу».
Я не внимал его речам, но он, усилясь надо мною и взяв меня с помощию своих людей,
вынес и положил в кибитку; но, вспомня, что надобны мне деньги, дал мне кошелек, в котором
было только пятьдесят рублей. Сам пошел в мой кабинет, чтобы найти там денег и мне
вынести; но, нашед уже офицера в моей спальне, успел только прислать ко мне сказать, чтобы
я ехал. Не помню, как меня везли первую станцию. Слуга приятеля моего, рассказав все
происшедшее, простился со мною, а я теперь еду, по пословице – куда глаза глядят.
Повесть сопутника моего тронула меня несказанно. Возможно ли, говорил я сам себе,
чтобы в толь мягкосердое правление, каково ныне у нас, толикие производилися жестокости?
Возможно ли, чтобы были столь безумные судии, что для насыщения казны (можно
действительно так назвать всякое неправильное отнятие имения для удовлетворения
казенного требования) отнимали у людей имение, честь, жизнь? Я размышлял, каким бы
образом могло сие происшествие достигнуть до слуха верховный власти. Ибо справедливо
думал, что в самодержавном правлении она одна в отношении других может быть
беспристрастна. – Но не могу ли я принять на себя его защиту? Я напишу жалобницу в высшее
правительство. Уподроблю все происшествие и представлю неправосудие судивших и
невинность страждущего. – Но жалобницы от меня не примут. Спросят, какое я на то имею
право; потребуют от меня верющего письма. 36 – Какое имею право? – Страждущее
человечество. Человек, лишенный имения, чести, лишенный половины своея жизни, в
самовольном изгнании, дабы избегнуть поносительного заточения. И на сие надобно верющее
письмо? От кого? Ужели сего мало, что страждет мой согражданин? – Да и в том нет нужды.

35 Томный – приносящий муку, страдание.

36 Верющее письмо – доверенность.