Page 10 - Путешествие из Петербурга в Москву

благоговение, то возможно человека возбудить на почитание соделателей его бедствий; чудо,
возможное единому суеверию. Чему более удивляться, зверству ли спящего набаба или
подлости не смеющего его разбудить? 26
Воздохнул я во глубине души. Между тем дошли мы до С… Я думал, что начальник,
проснувшись, накажет своего сержанта и претерпевшим На воде даст хотя успокоение. С сею
надеждою пошел я прямо к нему в дом. Но поступком его подчиненного столь был раздражен,
что я не мог умерить своих слов. Увидев его, сказал: «Государь мой! Известили ли вас, что за
несколько часов пред сим двадцать человек находились в опасности потерять живот свой на
воде и требовали вашея помощи?» Он мне отвечал с наивеличайшею холодностию, куря
табак: «Мне о том сказали недавно, а тогда я спал». Тут я задрожал в ярости человечества: «Ты
бы велел себя будить молотком по голове, буде крепко спишь, когда люди тонут и требуют от
тебя помощи». Отгадай, мой друг, какой его был ответ. Я думал, что мне сделается удар от
того, что я слышал. Он мне сказал: «Не моя „то должность“. Я вышел из терпения: „Должность
ли твоя людей убивать, скаредный человек; и ты носишь знаки отличности, ты начальствуешь
над другими!..“ Окончать не мог моея речи, плюнул почти ему в рожу и вышел вон. Я волосы
драл с досады. Сто делал расположений, как отметить сему зверскому начальнику не за себя,
но за человечество. Но, опомнясь, убедился воспоминовением многих примеров, что мое
мщение будет бесплодно, что я же могу прослыть или бешеным, или злым человеком;
смирился.
Между тем люди мои сходили к священнику, который нас принял с великою радостию,
согрел нас, накормил, дал отдохновение. Мы пробыли у него целые сутки, пользуясь его
гостеприимством и угощением. На другой день, нашед большую шлюпку, доехали мы до
Ораниенбаума благополучно. В Петербурге я о сем рассказывал тому и другому. Все
сочувствовали мою опасность, все хулили жестокосердие начальника, никто не захотел ему о
сем напомнить. Если бы мы потонули, то бы он был нашим убийцею. „Но в должности ему не
предписано вас спасать“, – сказал некто. Теперь я прощусь с городом навеки. Не въеду николи
в сие жилище тигров. Единое их веселие – грызть друг друга; отрада их – томить слабого до
издыхания и раболепствовать власти. И ты хотел, чтоб я поселился в городе.
– Нет, мой друг, – говорил мой повествователь, вскочив со стула, – заеду туда, куда
люди не ходят, где не знают, что есть человек, где имя его неизвестно. Прости, – сел в кибитку
и поскакал.

СПАССКАЯ ПОЛЕСТЬ

Я вслед за моим приятелем скакал так скоро, что настиг его еще на почтовом стану.
Старался его уговорить, чтоб, возвратился в Петербург, старался ему доказать, что малые и
частные неустройства в обществе связи его не разрушат, как дробинка, падая в пространство
моря, не может возмутить поверхности воды. Но он мне сказал наотрез:
– Когда бы я, малая дробинка, пошел на дно, то бы, конечно, на Финском заливе бури не
сделалось, а я бы пошел жить с тюленями. – И, с видом негодования простясь со мною, лег в
свою кибитку и поехал поспешно.
Лошади были уже впряжены; я уже ногу занес, чтобы влезть в кибитку; как вдруг дождь
пошел. „Беда невелика, – размышлял я, – закроюсь циновкою и буду сух“. Но едва мысль сия в
мозге моем пролетела, то как будто меня окунули в пролубь. Небо, не спросясь со мною,
разверзло облако, и дождь лил ведром. С погодою не сладишь; по пословице: тише едешь,
дале будешь – вылез я из кибитки и убежал в первую избу. Хозяин уже ложился спать, и в избе
было темно. Но я и в потемках выпросил позволение обсушиться. Снял с себя мокрое платье и,

26 Реналь. История о Индиях, том II. «История обеих Индий» Гийома Реналя (1713–1796), французского
историка, близкого энциклопедистам, была сожжена в 1781 г. за ее антиправительственный характер. (Прим.
автора.)