Page 186 - Собор Парижской Богоматери

Перед центральным порталом она остановилась. Конвой выстроился по обе стороны.
Толпа притихла, и среди этой торжественной и напряженной тишины обе створки главных
дверей как бы сами собой повернулись на своих завизжавших, словно флейты, петлях. И тут
взорам толпы открылась во всю свою глубину внутренность мрачного храма, обтянутого
траурными полотнищами, еле освещенного несколькими восковыми свечами, которые
мерцали в главном алтаре. Будто огромный зев пещеры внезапно разверзся среди залитой
солнцем площади. В глубине, в сумраке алтаря высился громадный серебряный крест,
выделявшийся на фоне черного сукна, ниспадавшего от свода до пола Церковь была пуста.
Только на отдельных скамьях клиросов кое-где виднелись головы священников. Когда врата
распахнулись, в церкви грянуло торжественное, громкое, монотонное пение, словно
порывами ветра обрушивая на голову осужденной слова зловещих псалмов.
– …Non timebo milUa populi circumdantis me. Exsurge, Domine; salvum me fac, Deus! 131
..Salvum me fac, Deus, quomam mtraverunt aquae usquc ad anirnan meam. 132

…Injixus sum in Umo profundi, el non est substantla. 133
Одновременно другой голос, отдельно от хора, со ступеней главного алтаря начал
печальную песнь дароприношения:
Qui cerburn meum audit, ei credit ei qui misit me, habet vitam aelernam et in judiciurn поп
venit, sed transit sua morte in vitam. 134
Это долетающее издали пение сонма старцев, еле видных во мраке, было панихидой над
дивным созданием, полным молодости, жизни, обласканным теплотой весеннего воздуха и
солнечным светом.
Народ благоговейно внимал.
Несчастная девушка, охваченная страхом, словно затерялась взором и мыслью в темных
глубинах храма. Ее бескровные губы шевелились, как бы шепча молитву, и когда помощник
палача приблизился к ней, чтобы помочь ей сойти с телеги, то он услышал, как она тихо
повторяла слово «Феб».
Ей развязали руки, заставили спуститься с повозки и пройти босиком по булыжникам
мостовой до нижней ступени портала. Освобожденная козочка бежала вслед с радостным
блеянием. Веревка, обвивавшая шею Эсмеральды, ползла за ней, словно змея.
И тут пение в храме стихло. Большой золотой крест и вереница свечей заколыхались во
мраке. Послышался стук алебард пестро одетой церковной стражи, и несколько мгновений
спустя на глазах осужденной и всей толпы развернулась длинная процессия священников в
нарамниках и дьяконов в стихарях, торжественно, с пением псалмов направлявшаяся прямо к
ней. Но взор ее был прикован лишь к тому, кто шел во главе процессии, непосредственно за
человеком, несшим крест.
– Это он, – вся дрожа, проговорила она еле слышно, – опять этот священник!
В самом деле, это был архидьякон. По левую руку его следовал помощник соборного
регента, по правую – регент, вооруженный своей палочкой. Архидьякон приближался к ней с
откинутой головой, с неподвижным взглядом широко открытых глаз и пел громким голосом:
– De venire inferi clamavi, et exaudisti vocem meam, et projecisti me in profundum in corde
marts, et flumen circumdedit me. 135

131 …Не убоюся полчищ, обступающих меня! Услышь меня, господи, спаси меня, боже мой!

132 …Спаси меня, боже мой, ибо воды растут и поднялись до самой души моей.

133 …В глубокой трясине увяз я, и нет вблизи твердой опоры (лат.)

134 Кто услышит слово мое и уверует в пославшею меня, имеет жизнь вечную и суду не подлежит, но
перейдет из смерти в жизнь (лат.)

135 Из глубины ада воззвал я к тебе, и глас мой был услышан; ты ввергнул меня в недра и пучину морскую, и