Page 8 - Собор Парижской Богоматери

– Долой диспуты на заданные и на свободные темы!
– Швырну-ка я в тебя шапкой, казначей святой Женевьевы! Ты меня надул! Это чистая
правда! Он отдал мое место в нормандском землячестве маленькому Асканио Фальцаспада из
провинции Бурж, а ведь тот итальянец.
– Это несправедливо! – закричали школяры. – Долой казначея святой Женевьевы!
– Эй! Иоахим де Ладеор! Эй! Лук Даюиль! Эй! Ламбер Октеман!
– Чтоб черт придушил попечителя немецкой корпорации!
– И капелланов из Сент-Шапель вместе с их серыми меховыми плащами.
– Seu de pellibus grisis fourratis!
– Эй! Магистры искусств! Вон они, черные мантии! Вон они, красные мантии!
– Получается недурной хвост позади ректора!
– Точно у венецианского дожа, отправляющегося обручаться с морем.
– Гляди, Жеан, вон каноники святой Женевьевы.
– К черту чернецов!
– Аббат Клод Коар! Доктор Клод Коар! Кого вы ищете? Марию Жифард?
– Она живет на улице Глатиньи.
– Она греет постели смотрителя публичных домов.
– Она выплачивает ему свои четыре денье – qualuor denarios.
– Aut unum bombum.
– Вы хотите сказать – с каждого носа?
– Товарищи! Вон Симон Санен, попечитель Пикардии, а позади него сидит жена!
9
– Post equitem sedet atra сиrа.
– Смелее, Симон!
– Добрый день, господин попечитель!
– Покойной ночи, госпожа попечительница!
– Экие счастливцы, им все видно, – вздыхая, промолвил все еще продолжавший
цепляться за листья капители Жоаннес де Молендино.
Между тем присяжный библиотекарь Университета Андри Мюнье прошептал на ухо
придворному меховщику Жилю Лекорню:
– Уверяю вас, сударь, что это светопреставление. Никогда еще среди школяров не
наблюдалось такой распущенности, и все это наделали проклятые изобретения: пушки,
кулеврины, бомбарды, а главное книгопечатание, эта новая германская чума. Нет уж более
рукописных сочинений и книг. Печать убивает книжную торговлю. Наступают последние
времена.
– Это заметно и по тому, как стала процветать торговля бархатом, ответил меховщик.
Но тут пробило двенадцать.
– А-а! – единым вздохом ответила толпа.
Школяры притихли. Затем поднялась невероятная сумятица; зашаркали ноги,
задвигались головы; послышалось оглушительное сморканье и кашель; каждый старался
приладиться, примоститься, приподняться. Наконец наступила полная тишина: все шеи были
вытянуты, все рты полуоткрыты, все взгляды устремлены на мраморный стол. Но ничего
нового на нем не появилось. Там по-прежнему стояли четыре судебных пристава, застывшие и
неподвижные, словно раскрашенные статуи. Тогда все глаза обратились к возвышению,
предназначенному для фландрских послов. Дверь была все так же закрыта, на возвышении –
никого. Собравшаяся с утра толпа ждала полудня, послов Фландрии и мистерии.
Своевременно явился только полдень.
Это было уже слишком!
Подождали еще одну, две, три, пять минут, четверть часа; никто не появлялся. Помост
пустовал, сцена безмолвствовала.

9 За всадником сидит мрачная забота (лат.) , – Гораций.