Page 26 - Темные аллеи
P. 26
Ночью осторожно и старательно пели в парке соловьи, входила в открытые окна спальни
свежесть воздуха, росы и политых на клумбам цветов, холодило постельное белье
голландского полотна. Студент полежал в темноте и уже решил перевернуться к стене и
заснуть, но вдруг поднял голову, привстал: раздеваясь, он увидал в стене у изголовья кровати
небольшую дверь, из любопытства повернул в ней ключ и нашел за ней вторую, попробовал
ее, но оказалось, что она заперта снаружи; теперь за этими дверями кто-то мягко ходил, что-то
таинственно делал; и он затаил дыхание, соскользнул с кровати, отворил первую дверь,
прислушался: что-то тихо зазвенело на полу за второй дверью… Он похолодел: неужели это
ее комната! Он приник к замочной скважине, — ключа в ней, к счастью, не было, — увидал
свет, край туалетного женского стола, потом что-то белое, вдруг вставшее и все закрывшее…
Было несомненно, что это ее комната, — чья же иначе? Не поместят же тут горничную, а
Марья Ильинишна, старая горничная тети, спит внизу возле тетиной спальни. И он точно
заболел сразу ее ночной близостью вот тут, за стеною, и ее недоступностью. Он долго не спал,
проснулся поздно и тотчас опять почувствовал, мысленно увидал, представил себе ее ночную
прозрачную сорочку, босые ноги в туфлях…
«Впору нынче же уехать!» — подумал он, закуривая. Утром пили кофе каждый у себя.
Он пил, сидя в широкой ночной рубахе дяди, в его шелковом халате, и с грустью
бесполезности рассматривал себя, распахнув халат.
За завтраком в столовой было сумрачно и скучно. Он завтракал только с тетей, погода
была плохая, — за окнами мотались от ветра деревья, над ними сгущались облака и тучи…
— Ну, милый, я тебя покидаю, — сказала тетя, вставая и крестясь. — Развлекайся, как
можешь, а меня и дядю уж извини по нашим немощам, мы до чаю сидим по своим углам.
Верно, дождь будет, а то бы ты мог прокатиться верхом…
Он бодро ответил:
— Не беспокойтесь, тетя, я займусь чтением…
И пошел в диванную, где все стены были в полках с книгами.
Пройдя туда по гостиной, он подумал, что, может быть, все-таки следует приказать
оседлать лошадь. Но в окна были видны разнообразные дождевые облака и неприятная
металлическая лазурь среди лиловатых туч над качающимися вершинами деревьев. Он вошел
в уютную, пахнущую сигарным дымом диванную, где под полками с книгами кожаные
диваны занимали целых три стены, посмотрел некоторые корешки чудесно переплетенных
книг — и беспомощно сел, утонул в диване. Да, адова скука. Хоть бы просто так увидать ее,
поболтать с ней… узнать, какой у ней голос, какой характер, глупа ли она или, напротив,
очень себе на уме, скромно ведет свою роль до какой-нибудь благоприятной поры. Вероятно,
очень блюдущая себя и знающая себе цену стерва. И скорее всего глупа… Но до чего хороша!
И опять ночевать рядом с ней! — Он встал, отворил стеклянную дверь на каменные ступени в
парк, услыхал щелканье соловьев за его шумом, но тут так понесло прохладным ветром по
каким-то молодым деревьям влево, что он вскочил в комнату. Комната потемнела, ветер летел
по этим деревьям, пригнув их свежую зелень, и стекла двери и окон заискрились острыми
брызгами мелкого дождя.
— А им все нипочем! — громко сказал он, слушая долетающее со всех сторон из-за
ветра, то отдаленное, то близкое, щелканье соловьев. И в ту же минуту услыхал ровный голос:
— Добыли день.
Он взглянул и оторопел: в комнате стояла она.
— Пришла обменять книгу, — сказала она с приветливым бесстрастием. — Только и
радости, что книги, — прибавила она с легкой улыбкой и подошла к полкам.
Он пробормотал:
— Добрый день. Я и не слыхал, как вы вошли…
— Очень мягкие ковры, — ответила она и, обернувшись, уже длительно посмотрела на
него своими неморгающими серыми глазами.
— А что вы любите читать? — спросил он, немного смелее встречая ее взгляд.
— Сейчас читаю Мопассана, Октава Мирбо…