Page 139 - И жили люди на краю

136
Такие слова его привели всех в оцепенение. Люди с
горечью почувствовали тягостную безысходность, обреченность.
И протест вскипел: зачем здесь погибать так вот, бесславно? Все
они, ещё живые, забыты командованием. В это время лейтенант
Мусатов прокричал, что противник – слева, на суше, идёт
цепями.
Миноносцы выхлестнули новый заряд по батарее и
двинулись в глубь залив, наблюдая, как их жёлтая пехота
карабкается на высоту к горстке безумных моряков. Японцы
наверняка знали или быстро догадались: это остатки русских с
крейсера. Жалкие остатки.
Постучали по японской пехоте из пулемёта, пощёлкали из
винтовок – сдуло со склона сопки сколько-то солдат, но на
батарею упрямо, неотвратимо шли густые цепи, и лейтенант,
понимая, что врага не остановить даже гибелью всей команды
матросов, отдал распоряжение: взорвать орудия. Взорвали
орудия и отступили, не придав земле убитых, таща на носилках
раненных. Один вскоре помер, второй, когда уже оторвались от
противника, попросился по большому; он сам пошёл в кусты,
прикрывая рукой раздробленное осколком плечо, и то ли не
заметил каменный разлом, то ли, увидев его, принял отчаянное
решение...
Японцы преследовали их до самого Корсаковска. Моряки,
отступая, подожгли самые крупные здания, конторы, склады,
пристань – город окутал угарный дым. Противник в сумерках
втиснулся в глухие зелёные улочки и не рискнул идти дальше.
Расположился в бревенчатых русских домах, в сараях и хлевах,
прямо на огородах. Теперь японцы, очевидно, спали. Спали под
скалой и моряки; ушёл к ним грустный Шишмарёв, а Пётр и
Игнат продолжали всматриваться в темноту над берегом; им
казалось, если японцы появятся, то – неожиданно и близко,
успеть бы только поднять товарищей.