Page 16 - И жили люди на краю

13
положил в кухне на лавку две свежих горбуши и протопал за
Иваном в угловую комнату, оставив за собой рыбий запах и
грязные следы.
Марию такой гость удивил: неужели старый знакомый
Ивана? Однажды, года полтора назад, тоже очень рано постучал
один, но тот был в летах, представительный, в приличном пальто.
И этот немолодой, только, не дай господи, если весь день будет и
ночевать останется...
Дом у Ивана Смолина хороший: три светлых комнаты,
просторная кухня, удобные сенцы; за домом в окружении кустов
смородины и крыжовника – огород; перед домом, слева, – сарай
для коровы и птицы, справа – широкая скирда сена. Слыл он
мужиком хозяйственным, загрёбистым. Но были случаи, когда
(не по пьяни, а совершенно трезвый) становился вдруг
невероятно добрым, щедрым и давал соседским девчонкам по
куску солёной кеты, которая у него не переводилась всю зиму,
пацанам наваливал по охапке поленьев, а толстопятой Нюрке,
чей муж пропал без вести на польской земле, насыпал чашку
картошки – на, неси. Делал это всегда торопливо, озираясь, и
тотчас уходил в сарай или за калитку, куда-нибудь в город.
У Марии, женщины невзрачной, после вторых родов –
хворой, сдавшей телом, всякий раз в такие минуты болезненно
твердело сердце. Она думала: гульнул Иван с этой толстопятой –
сколько их теперь без мужиков-то – и вот задаривает грех свой
прямо у нее на глазах. Однако скандала не затевала, боялась, что
может быть хуже. А с недавнего времени, когда пошли слухи, что
вот-вот начнётся война с японцами, Ивана, и без того
молчаливого, совсем трудно стало понять: то в воскресенье до
полудня сидел на взгорке, дымя самокруткой (а ведь до зари
поднялся, чтобы подремонтировать крышу в сарае), то в среду
вечером продал военным бычка (а хотели держать до осени,
больше взяли бы за него), вчера же утром вовсе как с ума спятил,