Page 339 - И жили люди на краю

336
всех, с кем работал; больше никого не знает. Какую ещё кару
хотели ему придумать?
Господи, прости дурака! Как Иван жалел, что пришёл к
ним, чтоб открыться, снять грех с души. А что получилось? Было
бы чем покончить с собой – покончил бы. Навел бы расплату над
собой за свою же дурость. Но был он, как поросёнок в мешке. С
той лишь разницей, что не визжал: то подремывал, то поглядывал
в оконце – спокойна и красива была природа. К полудню под
брезентовым тентом сгущалась духота, лицо покрывал густой
пот, стекая по шее под одежду; перед Тоёхарой лейтенант
приказал солдату: сними тент; свежее стало, но их обеспокоили
прозвучавшие где-то у сопок выстрелы. Лейтенант вынул
пистолет, а Иван почувствовал: на левой кисти ослаб ремень; не
спеша высвободил её и молниеносно – ведь когда-то учили
приёмам – одной рукой рубанул по шее лейтенанта, другой
подхватил его пистолет, саданул им солдата, а водителю
крикнул: «Тормози! Прибью!» Машина юзом проползла до
поворота, шофёр, распахнув дверцу, кувыркнулся под обрыв в
лопушистый белокопытник. Иван кинулся в противоположную
сторону, нырнул в лес, как в зелёную глыбь бездонного омута. Не
было ни криков, ни выстрелов за спиною – ушёл, не
преследуемый. Конечно, если вновь попадёт к лейтенанту, тот
его на тук перемелет.
Человек приближался медленно, будто шкандыбал на
протезах. Не Софрон ли это, с детства больной ногами? Бывало,
ребята в лапту играют, а он, чтобы посмотреть, от своего дома
идёт, идёт – страшно видеть: весь дёргается в судорогах, ноги
словно сами по себе выбрасываются то вперёд, то в сторону;
несчастный калека, он и умом-то слаб, говорит туго – что у него
можно выспросить?
Из-за горизонта натекла туча; заморосило, и под моросью
начало успокаиваться море. Вспомнил: мальчишкой в холодные