Page 340 - И жили люди на краю

337
ветреные дни часами смотрел из окна на мрачные пенные волны
и думал, что нет хуже, чем оказаться в бушующем ледяном
просторе, но он – так уж случится – погибнет в морозный день в
море, и по свинцовой воде будет тянуться белая позёмка. Так
грустно-легко, наивно представлял он тогда смерть и воображал:
все станут жалеть его, как деда Терентия, которого тайфун унёс в
море на лодке. «Теперь, поди, и деда забыли? А меня вообще
недолго помнили. Кому было? Разве что отцу с матерью да
жёнке? А я, вот он. Живой! Что мне делать-то сейчас? Куда идти?
Лишний рот никому не в радость».
Чего он киснет? Круглоголовый строгий учитель с
красными, как у морского окуня глазами, неторопливо произнося
каждое слово, всех наставлял быть людьми живого и весёлого
настроения, свежего эстетического чувства и благородной
склонности; он учил самообладанию и готовности преодолевать
трудности, а когда говорил, что нужно подружиться со снегом и
не бояться холода – для этого и тёплые куртки сшиты,
– переводил взгляд на него, Филиппа, и добавлял: вот каким надо
стать – кувыркается в снегу, берёт его руками, даже ест и не
кашляет.
Человек с тропы ступил на дорогу. Высокий,
плоскогрудый, весь седой. Нет, это не Софрон. Не мог Софрон за
эти годы так состариться. Да и ноги у ходока не калеченные, а
временем иссушенные, почти не гнущиеся. Яйцо в бороде, космы
надо лбом – не рассмотреть кто. А ведь, может, знакомый. Если
жил в поселении в ту пору, когда и Филипп, – непременно
знакомый.
Мимо намеревался пройти человек – о чём с чужим
говорить в тревожный день?
– Отец, закурить не дашь?
Старик как-то враз оцепенел; словно из зарослей глянули
его водянистые глаза.