Page 365 - И жили люди на краю

362
России шьёт рогожные мешки и нельзя ли купить штук двести?
Игнат Игнатьевич с трудом сдерживал раздражение,
восприняв болтовню мужиков, как игру под дурачков. Явно
кулацкое хозяйство! Вон две лошади на привязи, с десяток
свиней в загоне. Разумеется, наш приход этим людям не по
нутру. Заставь таких в колхозе работать?..
Из соседнего двора потянуло дымком. У калитки встретила
полногрудая хозяйка, вытирая руки о фартук, долгим
недоумевающе-растерянным взглядом чёрных глаз ощупала
всех. И затараторила:
– Господи, как вы нас напужали, как напужали! Когда
началось, куды, думаем, бежать-то, на кого дом оставить и как
теперя жить? Ночами не смыкали очей, всё думали, все
прислушивались: не бряцают ли затворы? Я так выстрелов
боюсь, так боюсь! Дети же, трое у меня. Опосля слух пошёл:
кончилась война, японцев военных и то не расстреливают, за что
же нас тогды? В чём мы виноватые, коли старики наши тута жили
и померли, коли их внуки уже на свете божьем... – она опустила
руки, как-то враз обессиленные. – Боже, что ж я болтаю?
Арестовывать, поди, пришли, а?
«Как её одурачила японская пропаганда!» – подумал Игнат
Игнатьевич и спросил голосом, всё еще сиплым:
– Чем занимаетесь? Муж-то что делает?
– А всё делает. Сейчас рыбу коптит. А до етого ушами
хлопал, не знал, что будет. Архип! – позвала она так громко, что,
наверное, на другом конце улицы было слышно. – Иди гостям
покажись, покуль не закоптился.
Из-под навеса в углу двора вышел рыжий увалень.
Сохраняя спокойствие, неторопливо подошёл, с поклоном
поздоровался – и всё, больше ни слова, будто забыл русский
язык. За него палила жена:
– Зимой на заработки ходит, лес валит. А то как же? На печи