Page 388 - И жили люди на краю

385

пухлая рука. Ким вскрикнул в испуге. Жеребец вздрогнул и
отпрянул от него, развернув двуколку боком, – на безжизненно
качающейся руке лежала большая голова со слипшимися в крови
волосами.
«Зачем? Зачем мне так много страшного? – с беспомощной
мольбою воскликнул про себя Ким. – Не хочу! Сгинь! – замахал
он руками, пятясь, И упал, Я уйду. Пешком пойду. Не нужен мне
конь. Не нужен!»
Хотел встать, но всё тело как будто опутала крепкая липкая
сетка. Он не попытался вырваться из неё. Знал: это от страха. Вот
посидит, успокоится – только думать нужно о чём-нибудь
приятном, добром, – и на нём лопнет, распадется сетка. На
двуколку не смотрел; пусть уходит жеребец со своим смрадным
грузом. Вон дорога, близко. Но жеребец сам спустился к речке и
стал пить, шлёпая губами и фыркая. Вода здесь, конечно, чистая
и журчит мелодично, только не так мило, как на родине Кима...
Водопад летел между розовых цветов и пышной курчавой
зелени. Многие из деревни приходили к нему отдохнуть.
Приходила со своей бабушкой и Ён Дя. Бабушка – маленькая, с
мелким морщинистым лицом, – трудно сгибаясь, опускалась на
сухую валежину и вытягивала худые ноги в тёплой обувке.
Поправив на себе одежду, она смотрела на слоисто-белую,
кипящую пузырьками воду в большой каменной чаше,
окантованной красноватым песком. Ён Дя не мешала бабушке
созерцать и думать о чём-то своём – отходила поодаль,
тоненькая, в простеньком платье, с блестящими глазами. Её глаза
всякий раз, когда он видел их, изумляли и радовали красотой и
восторженностью. Они внимательно и тепло оглядывали его.
Девушка же по глазам Дон Хи несомненно, понимала, что
нравится ему.
Однажды он, держась на таком расстоянии, чтобы на него
не обратили внимания, потянулся за Ён Дя и её бабушкой к