Page 646 - И жили люди на краю

643
в Воронеж была контужена и ранена – наш поезд разбомбили. Я
оказалась в Тамбове, в больнице, а Паша... Паша с бабушкой
– три года в оккупации. Чего он только не пережил...
– Все пережили, – поморщилась учительница. – Мне на
Урале тоже не сладко было кончать институт. Верно, я не была на
фронте. Так что теперь?.. Ваш сын просто ненавидит меня!
– Нет, не вас он ненавидит. Паша ненавидит немецкую
речь. Он говорит, что вы, значит, объясняете, произносите слова,
а ему вспоминаются фашисты, он видит виселицы, огонь, он
слышит стрельбу и крики, у него разбаливается голова, он
закрывает уши и хочет убежать.
– М-да, – произнесла директриса, жена морского офицера,
спокойная, часто позёвывающая. – Мы вас понимаем. Поймите и
вы. У нас программа... Довоенная? Ну и что? Другой пока нет. Да,
есть у нас класс с английским. Но вашего сына не в него
направили. И поздно об этом... Пошла четвёртая четверть. У
Павла только «двойки»…
– У него «пятёрки» и «четвёрки» по всем предметам, кроме
немецкого, – поправила Пашкина мать. – И немецкие слова он
знает, поверьте. Он рассказывал мне, как на площади вешали
командира партизанского отряда. Перед населением выступал
офицер, фашист. Так Паша всю речь его по-немецки... А в классе,
говорит, некоторые слова иначе произносят.
Опечаленной ушла из директорского кабинета Пашкина
мать, ей сказали, что самое лучшее, что они могут сделать, – это
оставить её сына на осень, но они думают, и это его не спасёт.
А на очередном уроке немецкого учительница сказала:
– Иди-ка, Грачёв, к доске. Я слышала, ты можешь
по-немецки целые речи произносить. Заодно скажешь, какие
слова мы неправильно говорим.
– Ох и гадкая вы!.. – с болью вскрикнул Пашка и выбежал
из класса.