Page 812 - И жили люди на краю

809
– А так. В поселении у нас по-японски все говорили. И на
агаровом меня понимали и русские, и японцы. Я, знаете, как
много переводил! К примеру, в июле сорок седьмого большое
собрание было. И наши, и японцы...
– Что, и японцы на собрании?
– Ну да. Они и на демонстрацию ходили. Всякое было. Ну
вот, я про собрание. Наш директор доклад читает «О значении
завода агар-агар в промышленности и хозяйстве РСФСР». А я
что? Стою рядом с трибуной и перевожу японцам. Говорю, что не
выполняем план. Теперь анфельции надо на зиму навозить, а она
за восемьдесят километров. Они и сами знают, где она, но я
перевожу. А ещё нам конный двор надо увеличить до ста сорока
голов, уголь запасать и известковый камень. После – о
дисциплине, о культурных мероприятиях. Начались прения – я
опять перевожу. Японцев на трибуну трудно затянуть – только
двое выступили и плохо, а наших – мало, зато никак с трибуны не
согнать – по три раза выступали. Представляете, сколько мне
приходилось говорить? Лучше от города до города пройти и
набить мозоль на пятке, чем с утра до вечера – с открытым ртом.
Вечером уж ни с кем не хотел говорить. Мужики болтают,
смеются, а я только слушаю. И если кто встретится на улице, он
говорит, а я молчу. А тут она встретилась.
– Кто она?
– Дочка директорская.
– Ого! Ещё и шуры-муры крутил?
– Какие там шуры-муры? – Тимофей вздохнул и сказал
простецки-искренне: – Втрескался я в неё. Такое вот несчастье
приключилось. А она меня и за человека не считала, как я сейчас
понимаю. Был я для неё... ну вроде дикаря.
– Это почему же? – с веселинкой заинтересовался
Пестряков. – Трусил обнять?
– Обнять – что? Офицеры её обнимали... Я ведь тогда