Page 9 - И жили люди на краю

6
них пробиться.
Гурея качнуло и как будто подняло. Он уже вроде не на
полатях – куда-то тянет ногами вперёд сквозь клубы сухого
серого пара. Или несут его? Сыновья и внуки, что ли?
Стукнуло где-то. Так капля дождя падает на железную
крышу. Но это не капля, нет. Вот ещё стукнуло, ещё. Забивают?
Верно, гвоздь полез в крышку гроба. Второй – с другой стороны.
Третий – за головой. Господи, они что, все вместе колотят?
Очумели никак?.. Ладно, пусть забивают, как могут. Лишь бы не
сжигали, как японцы сжигают своих родственников. И опять – не
то его понесли, не то сам над людьми поднялся. Кажется, сам, А
может, это уже не он, а душа его воспарила? К небесам.
Какие тут ясные, чистые звуки! Словно хрустальные
градины, догоняя друг друга, сталкиваются, крошатся. Хотя
погоди. Разве это град? То землю на гроб кидают. Горстями. А он
и не заметил, как его в могилу опустили. Всё верно: тело ушло в
неё, а душа поднялась. Но если душа поднялась, почему он
слышит, как ударяют о гроб комья тяжёлой глины? Видать, и на
том свете душе дозволено чувствовать и всё слышать. Вот уже
завалили крышку, и комья падают глуше, мягче; скоро совсем
засыпят могилу, навалят холмик, обровняют края его...
Вдруг он разжал веки, повернулся на бок и в сером жидком
свете увидел на скамейке бадью из грубой клёпки; из-под
деревянного круга высовывалась ручка ковша.
Гурей захотел пить. Заворочался, постанывая от боли во
всём теле, свесил с полатей иссохшие белые ноги, посидел,
удивляясь тому, что жив, что смерть, оказывается, всего лишь
снилась. Вздохнул с огорчением и медленно спустился на
грязный пол, освежил горло глотками воды, толкнул ветхую,
подгнившую снизу дверь и в исподнем, босой, вышел на
крыльцо.
Буйный ветер, несущий с моря горьковатую морось, качнул