Page 972 - И жили люди на краю

969
оно, съехавшее по склону неба к горизонту, было словно
проткнуто длинным, как штык, облаком, и по нему разлилась
краснота. А над солнцем леденяще замерло космическое
беззвучие.
«За вас, мужики, дорогие мои зэки, – поднял второй тост
Ромашов. – За тебя, Иван Смолин, за тебя, Адам. Из наших один
Тимка остаётся...»
Хмель не брал – видимо, всё существо Михаила трагически
отмеряло последние минуты своего пребывания на земле и
сопротивлялось, не хотело смириться с тем, что это неизбежно.
Снизу, из-под мыса, долетал шум, похожий на гудение
ветра в скальных расщелинах, и на рокотание волн между
каменных глыб, осклизлых от бархатно налипших водорослей.
Михаил вспомнил, как учительница географии показывала
репродукцию рисунка художника из экспедиции Лаперуза, и
просила ребят обратить внимание на то, как выглядели Жонкьер
и прилегающая к нему местность сто пятьдесят лет назад.
«Видите, – говорила она, – скала, которую называем Первой
Сестрой, наверху имела наплыв, чуть сдвинутый вбок. На
странную причёску похож. А у самого мыса – смотрите, высотою
едва ли не с него – стоит каменный столб. А теперь, когда вы
бываете за Жонкьером, видите Первую Сестру без «причёски», а
каменного столба просто нет – его обломки под водою». Кто-то
из ребят выкрикнул: мол, не пририсовал ли художник всякие
столбы, чтоб красивее было. «Нет, – сказала учительница,
– художник изобразил всё точно до мелких деталей. Время,
только оно перерисовало пейзаж».
– На эти камни, – тихо произнёс Ромашов, взял бутылку, и в
этот миг ветер завернул газету на стакан. – Не торопи. Залезал я
сюда долго, обратно – мгновения... Не торопи.
Из-под солнца, почти коснувшегося горизонта, выплыл
будто ослеплённый пароход и заспешил на синеву воды, которую