Page 174 - Возле моря

ряков – разве это войска. Островитяне ощущали отдалённость от
родины и свою обречённость.
Это чувство после месячного пребывания здесь пронзило и
Иннокентия – он не мог вернуться домой. В Корсаковск совсем
перестали приходить суда, ехать же в Мауку и там дожидаться
парохода или шхуны – дело ненадёжное, призрачное. Говорят,
если туда и заглянет какой капитан, то отходит не на Владиво-
сток, а на Де Кастри или Николаевск.
Над морем знобким туманом стелился страх – моряки не
хотели рисковать, ибо знали, что японские военные корабли
проникают по проливу дальше и дальше на север, а на остров
Монерон чуть ли не ежедневно прошмыгивают разные судё-
нышки; кто считал, что это пиратствующие рыбаки и зверобои,
кто предполагал, что японцы накапливают там свои силы и потом
ударят и оттуда. Словом, всё происходящее приближало людей к
роковым дням.
Как-то под вечер Иннокентий скучно сидел на скамейке.
Солнце, спускаясь, никак не могло прожечь над заливом широ-
кую пухлую тучку. Оно лишь точно раскалило её, и вода под нею
отливала сукровицей, как огромная рана.
Иннокентий встал и ушёл с отвратным настроением. Свой
приезд сюда он считал теперь непоправимой глупостью.
Лёг рано, но уснуть не мог – комар зудел то над ухом, то
надо лбом; хоть бы, противный, сел — прихлопнул бы его, но он,
не прикасаясь к телу, нудно сверлил тишину. Потом Иннокентий
мысленно перенёсся в семью – Даша наверняка получила теле-
грамму, которую ему удалось отправить три дня назад; он со-
общил, что жив-здоров, просил не беспокоиться и обещал, что
при первой возможности вернётся. Не единожды прочла она
короткие строки, но они ни в чём не убедили её и нисколько не
успокоили. Даша прекрасно понимает, что это за «возможность».
У него и то кончилось терпение. Хоть садись в кунгас и плыви...
В изнурении погрузился в сон, как в тёплую трясину, и
время от времени отчего-то вздрагивал, пробуждался на мгно-
вения и опять как бы тонул в липком тяжёлом мраке; под утро,
переворачиваясь на бок, открыл глаза, и губы дёрнулись – в

172