Page 210 - Возле моря

лучше всех стрелял в селе, а то и во всей местности. И в тайге не
плутал. Не хвастаю, ей-богу.
– Я верю, – произнесла Отохимэ.
– Он захотел меня испытать. Я стрелял и в мишень, и в
монету, и влёт сбил всё, что он подбрасывал. И тогда Курата
пристал ко мне: давай работать вместе. Я не враз согласился.
Он-то мог худо-бедно говорить по-русски, а я не знал ни единого
японского слова. А ещё нужно было покидать село. Этого мне
очень не хотелось. Я сперва там, у себя, добыл немало зверьков.
Курата хорошо заплатил. А тут японцы начали собираться к
уходу, вернее, к отплытию, и вот мы с Куратой побрели на юг
через тайгу. Весёлый человек был – много смеялся и учил меня
своему языку, обеспечивал жильём, одеждой, едой, деньгами.
– С ним что-то случилось? – догадалась Отохимэ.
– Неизвестно.
– А где вы расстались?
– Четыре года я добывал соболя, лисицу, ондатру, горно-
стая, куницу, ласку, енотовидную собаку. Курата всякими
шкурками нагружался и уезжал в Японию на две-три недели. И
прошлой осенью поехал и... не вернулся. Ждал я его, очень ждал.
И не только я. Другие работники туда, в Токио, звонили, писали.
И в полицию обращались. Нигде нет Кураты. Пропал.
– Грустную историю вы рассказали, – едва заметно вздох-
нула Отохимэ.
– Это точно. Без Кураты я уже не мог охотиться. Разреше-
ния не имею.
– А почему не взяли?
– Мне не дают, – Ульян хотел добавить: «Потому что рус-
ский», но сказал: – Не дают, и всё. Но если я иду по лесу и вижу
соболя или куницу, или выдру у речки, ну, по привычке, бывает...
– улыбнулся он бесхитростно, и Отохимэ поддержала его
улыбкой, в которой он уловил понимание. Она как будто подза-
доривала его: мол, правильно, так и делай.
– Наказать могут, – проговорил Ульян и подумал: «Вроде ей
ясно: живу я хреново. Перескажет наш разговор отцу, а тот пу-
шай соображает».

208