Page 214 - Возле моря

привычка, а что-то большее – какое-то непонятное, притяга-
тельное и безнадёжное чувство. Из чего оно возникло? Из того,
что к нему, покалеченному, хорошо отнеслась? Нет, он ведь сразу
увидел, что она красивая. С особинкой в лице. Ну и что? Кра-
сивых достаточно много. И каждая с особинкой. Во всех влюб-
ляться, что ли? Конечно, это ерунда. Тут всё-таки что-то другое,
такое ... ну, не может объяснить.
А вдруг он просто-напросто бабник, и потому его тянет и к
одной, и ко второй. Нет, это тоже ерунда. Ну, какой он бабник,
если столько лет парнем ходил. И до самой женитьбы на Симико
оставался бы парнем, не подвернись на сенокосе Ольга.
Однако теперь-то он знает, какие сладкие женщины, и разве
без желания смотрит на Отохимэ? Только одного желания на сей
раз маловато: надо соображать, кто ты и то она. Стоит забыться
или тем более умышленно протянуть к ней руки, обнять, как
сразу, ни слова не произнеся, даст понять, как дурно, как низко он
поступил, и после Ульян к самому себе испытает отвращение. А
Oroхимэ будет поглядывать на него, как с того берега через хо-
лодную реку. И им уже не пойти по двору и не поболтать. А если
она что-нибудь плохое скажет о нём отцу, то и у Танаки изме-
нится к своему спасителю отношение. Верно подмечено: глиня-
ная посуда не должна ссориться с фарфоровой.
Но на следующий же день за двором у ручья, берега кото-
рого зелено опушились травою, Ульян прикоснулся к руке Ото-
химэ, почувствовал, как она, прохладная и мягкая, вздрогнула,
отпрянула, а затем вдруг, маленькая, ткнулась в его широкую
наждачно-шершавую ладонь. Он нежно обнял её, эту хрупкую
замершую ручку; жаркая кровь прилила ему в голову, и он бо-
ялся, как бы не обхватить Oтохимэ, не вскинуть на руки и не
унести ...
Она плавно вытянула свою руку из его и подняла глаза,
отуманенно-тёмные, кроткие, кажется, всё понимающие. Но вот
они словно задымились и стали печальными и укоряющими.
Отвернувшись, Отохимэ подошла близко к ручью.
– Вода течёт, – сказала тихо, – и никаким хлыстом её не
рассечь.

212