Page 521 - Возле моря

Он спросил по-японски, но слово «отец» прозвучало
по-русски, и так крепко, как вроде Ульян Сысоевич никогда и не
слышал.
И старик обмяк. До того обмяк, словно в нём разломились
кости. Сколько думал о Рюити, то полагая, что это он объявился
здесь, то отвергая свою догадку и более того считая его, умыш-
ленно заросшего, подосланным из техокикана, то опять уверял
себя в том, что не ошибается, а вот сейчас, когда никаких со-
мнений – перед ним сын! – растёк, точно медуза, выкинутая на
песок. Не встать.
– Дай руку.
Рюити вскочил и протянул отцу обе руки, смуглые и
крепкие. Ульян Сысоевич поднялся с трудом, обнял сына, тычась
своей бородою в его; на щеку выкатилась слеза.
– Чего сразу-то не сказал?
– Не мог. Но я решил: тогда, в кабинете женщины, ты всё
понял. А после вижу: не узнаёшь. Или узнал, подумал я, но обиду
держись. Я ведь при последней нашей встрече вёл себя дурно.
– Перестань. Всё кануло.
– В душе осталось. Только через годы я понял: нанести вред
– легко, а исправить его – трудно. Прости, отец.
– Не надо, Рюити. Садись, – Ульян Сысоевич как-то разом
ожил, засуетился. – Не могу я так... Счастье-то! Счастье!.. – он в
углу комнаты из самодельного ящичка достал бутылку водки. –
Давай отметим.
И когда выпили, старик, пододвигая к Рюити тарелку с
жареными вчера кусками кеты и вскрытую ножом банку ту-
шёнки, спросил:
– Как мать?
Рюити разжал губы замедленно:
– На той неделе письмо получил. Мама сильно переживала.
Почти год ничего не слышали друг о друге. Теперь знает, что я
жив. Но мама уже не та красавица. Постарела. И болеет, – он
опустил голову. – Ты любил её?
– Я и сейчас не разлюбил. Да нам не суждено... – Ульян
Сысоевич потянул руку к бутылке.

519