Page 100 - Земли родной многоголосье

лись ли его стихи, наверное, считает их «несерьезными».
Мы спускались, и море опадало, тонули в нем дальние
дымчатые мысы, а ближний, черно-зеленый мыс рос,
подпирал небо. Крыши поселка отделялись от песка и
зелени огородов, проглянули стены и окна, и послышал-
ся мягкий стук катера у пристани. Мы сбежали к самой
воде, вспухшая волна смыла с наших ног горячую пыль.
Гора осталась позади и в нашей памяти. Стало чуть
грустно. О такой грусти не говорят. Мы переглянулись,
поблагодарив друг друга за этот день, вздохнули, и Толя
сказал:
– Пойдемте улов смотреть.
На плоту шумела вода, визжали и хохотали девчата
от грубых ухаживаний парней, из плашкоутов на доски
выбрасывали кету, и она мокро, звучно шлепала. Белой
пургой кружились чайки и падали в море; кажется, если
долго смотреть на них, можно почувствовать прохладу.
Зеленые замшелые сваи плота стояли в розовой воде:
сверху стекала рыбья кровь, и рыбьи потроха красными
медузами уплывали в зеленую глубину.
Навстречу шла Толина мать, несла в руке ведерко,
улыбалась нам и поправляла платок. (Я заметил после:
она часто поправляла платок – прятала седую прядь во-
лос.) Остановилась, аккуратная, совсем еще молодая,
смущенно улыбнулась. Толя тоже смутился – неужели
он стыдился матери? – отвернулся, стал всматриваться
куда-то в море. И мне сделалось неловко.
– Вам на ужин, – мать подняла в руке ведерко и быстро
добавила: – Это вкусно...
В ведерке были кетовые сердца, молоки, печень. Я
знал – это очень вкусно.
На плоту мы смотрели улов.
Утром я уехал.

98