Page 199 - Сахалинские робинзоны

пусть не так, но страх не прощается, не забывается. Чужой,
свой – все равно. Почему?..
Вчера кричал Мишка Сорокин... Не оттого ли вспомнилось?..
Все готов простить ему Савка, понять и простить, только не
этого крика, истерики. Мишка струсил. Пройдут, наверное,
годы, а Савка будет помнить его плачущий бессильный крик.
Да и Мишка – забудет ли этот свой день?
Нет, Савка вовсе не считает, что человек не может испу-
гаться. Кому не известно – страх рождается вместе с челове-
ком. Но человек должен одолевать страх, на то он и человек
– ему дана воля.
Подняв камень, он сильно швырнул его в табунок чернети,
кулгыкавшей за тальниками. Птицы мгновенно и заполошно
поднялись, откочевали в глубь озера.
– Им разрешаю трусить! – сказал Савка и засмеялся.
Он шел с ружьем и топором, позади вяло шлепал лапами вы-
мокший в росе, утомленный Чап: шалаш незачем было охра-
нять, у Савки с Чапом нечего украсть. Лесные жители замков
не вешают.
Наконец приблизились к мысу, названному Савкой и Кирил-
лом «Син-Зел». Издали мыс казался остроносым, нежно-зеле-
ным, с редкими березками поверху, и вода вроде бы купала
его со всех сторон. Теперь перед Савкой громоздились се-
ро-черные камни, которые выше, по склону мыса, непроница-
емо заросли боярышником, вейником, гречихой, шиповником
в двухметровый рост и всякой всячиной, давящей, душащей
друг друга; будто ринулась вся эта растительность к вершине
мыса, спуталась, переплелась да так и осталась на каменистом
склоне. Ни тропинки, ни человеческого следа. Кто, когда взби-
рался на жутковато дикий мыс?
Савка напился воды из тоненького родника, сочившегося
меж камнями, сделал лунку для Чапа, чтобы и он мог полакать,
передохнул, выбрал путь по склону, который показался ему
менее неприступным, и начал взбираться. Первые срубленные
ветки, притоптанные стебли осыпали его цветочной пыльцой,
пухом семян, трухой сухих листьев, метнули в него серую тучу
потревоженного, гудящего гнуса. Савка задохнулся, отпрянул,

197