Page 11 - Анна Каренина

отворились, и кто-то вошел. Все члены из-под портрета и из-за зерцала, обрадовавшись
развлечению, оглянулись на дверь; но сторож, стоявший у двери, тотчас же изгнал
вошедшего и затворил за ним стеклянную дверь.
Когда дело было прочтено, Степан Аркадьич встал, потянувшись, и, отдавая дань
либеральности времени, в присутствии достал папироску и пошел в свой кабинет. Два
товарища его, старый служака Никитин и камер-юнкер Гриневич, вышли с ним.
– После завтрака успеем кончить, – сказал Степан Аркадьич.
– Как еще успеем! – сказал Никитин.
– А плут порядочный должен быть этот Фомин, – сказал Гриневич об одном из лиц,
участвовавших в деле, которое они разбирали.
Степан Аркадьич поморщился на слова Гриневича, давая этим чувствовать, что
неприлично преждевременно составлять суждение, и ничего ему не ответил.
– Кто это входил? – спросил он у сторожа.
– Какой-то, ваше превосходительство, без спросу влез, только я отвернулся. Вас
спрашивали. Я говорю: когда выйдут члены, тогда…
– Где он?
– Нешто вышел в сени, а то все тут ходил. Этот самый, – сказал сторож, указывая на
сильно сложенного широкоплечего человека с курчавою бородой, который, не снимая
бараньей шапки, быстро и легко взбегал наверх по стертым ступенькам каменной лестницы.
Один из сходивших вниз с портфелем худощавый чиновник, приостановившись,
неодобрительно посмотрел на ноги бегущего и потом вопросительно взглянул на
Облонского.
Степан Аркадьич стоял над лестницей. Добродушно сияющее лицо его из-за шитого
воротника мундира просияло еще более, когда он узнал вбегавшего.
– Так и есть! Левин, наконец! – проговорил он с дружескою, насмешливою улыбкой,
оглядывая подходившего к нему Левина. – Как это ты не побрезгал найти меня в этом
вертепе? – сказал Степан Аркадьич, не довольствуясь пожатием руки и целуя своего
приятеля. – Давно ли?
– Я сейчас приехал, и очень хотелось тебя видеть, – отвечал Левин, застенчиво и вместе
с тем сердито и беспокойно оглядываясь вокруг.
– Ну, пойдем в кабинет, – сказал Степан Аркадьич, знавший самолюбивую и
озлобленную застенчивость своего приятеля; и, схватив его за руку, он повлек его за собой,
как будто проводя между опасностями.
Степан Аркадьич был на «ты» почти со всеми своими знакомыми: со стариками
шестидесяти лет, с мальчиками двадцати лет, с актерами, с министрами, с купцами и с
генерал-адъютантами, так что очень многие из бывших с ним на «ты» находились на двух
крайних пунктах общественной лестницы и очень бы удивились, узнав, что имеют через
Облонского что-нибудь общее. Он был на «ты» со всеми, с кем пил шампанское, а пил он
шампанское со всеми, и поэтому, в присутствии своих подчиненных встречаясь с своими
постыдными «ты», как он называл шутя многих из своих приятелей, он, со свойственным
ему тактом, умел уменьшать неприятность этого впечатления для подчиненных. Левин не
был постыдный «ты», но Облонский с своим тактом почувствовал, что Левин думает, что он
пред подчиненными может не желать выказать свою близость с ним, и потому поторопился
увести его в кабинет.
Левин был почти одних лет с Облонским и с ним на «ты» не по одному шампанскому.
Левин был его товарищем и другом первой молодости. Они любили друг друга, несмотря на
различие характеров и вкусов, как любят друг друга приятели, сошедшиеся в первой
молодости. Но, несмотря на это, как часто бывает между людьми, избравшими различные
роды деятельности, каждый из них, хотя, рассуждая, и оправдывал деятельность другого, в
душе презирал ее. Каждому казалось, что та жизнь, которую он сам ведет, есть одна
настоящая жизнь, а которую ведет приятель – есть только призрак. Облонский не мог
удержать легкой насмешливой улыбки при виде Левина. Уж который раз он видел его