Page 230 - Анна Каренина

погибать; но если натура вся так испорчена, развращена, что самая погибель кажется ей
спасением, то что же делать?
– Все, только не развод! – отвечала Дарья Александровна.
– Но что же все?
– Нет, это ужасно. Она будет ничьей женой, она погибнет!
– Что же я могу сделать? – подняв плечи и брови, сказал Алексей Александрович.
Воспоминание о последнем проступке жены так раздражило его, что он опять стал холоден,
как и при начале разговора. – Я очень вас благодарю за ваше участие, но мне пора, – сказал
он, вставая.
– Нет, постойте! Вы не должны погубить ее. Постойте, я вам скажу про себя. Я вышла
замуж, и муж обманывал меня; в злобе, ревности я хотела все бросить, я хотела сама… Но я
опомнилась; и кто же? Анна спасла меня. И вот я живу. Дети растут, муж возвращается в
семью и чувствует свою неправоту, делается чище, лучше, и я живу… Я простила, и вы
должны простить!
Алексей Александрович слушал, но слова ее уже не действовали на него. В душе его
опять поднялась вся злоба того дня, когда он решился на развод. Он отряхнулся и заговорил
пронзительным, громким голосом:
– Простить я не могу, и не хочу, и считаю несправедливым. Я для этой женщины
сделал все, и она затоптала все в грязь, которая ей свойственна. Я не злой чевовек, я никогда
никого не ненавидел, но ее я ненавижу всеми силами души и не могу даже простить ее,
потому что слишком ненавижу за все то зло, которое она сделала мне! – проговорил он со
слезами злобы в голосе.
– Любите ненавидящих вас… – стыдливо прошептала Дарья Александровна.
Алексей Александрович презрительно усмехнулся. Это он давно знал, но это не могло
быть приложимо к его случаю.
– Любите ненавидящих вас, а любить тех, кого ненавидишь, нельзя. Простите, что я вас
расстроил. У каждого своего горя достаточно! – И, овладев собой, Алексей Александрович
спокойно простился и уехал.

XIII

Когда встали из-за стола, Левину хотелось идти за Кити в гостиную; но он боялся, не
будет ли ей это неприятно по слишком большой очевидности его ухаживанья за ней. Он
остался в кружке мужчин, принимая счастие в общем разговоре, и, не глядя на Кити,
чувствовал ее движения, ее взгляды и то место, на котором она была в гостиной.
Он сейчас уже и без малейшего усилия исполнял то обещание, которое он дал ей, –
всегда думать хорошо про всех людей и всегда всех любить. Разговор зашел об общине, в
которой Песков видел какое-то особенное начало, называемое им хоровым началом. Левин
был не согласен ни с Песцовым, ни с братом, который как-то по-своему и признавал и не
признавал значение русской общины. Но он говорил с ними, стараясь только помирить их и
смягчить их возражения. Он нисколько не интересовался тем, что он сам говорил, еще менее
тем, что они говорили, и только желал одного – чтоб им и всем было хорошо и приятно. Он
знал теперь то, что одно важно. И это одно было сначала там, в гостиной, а потом стало
подвигаться и остановилось у двери. Он, не оборачиваясь, почувствовал устремленный на
себя взгляд и улыбку и не мог не обернуться. Она стояла в дверях с Щербацким и смотрела
на него.
– Я думал, вы к фортепьянам идете, – сказал он, подходя к ней. – Вот чего мне
недостает в деревне: музыки.
– Нет, мы шли только затем, чтобы вас вызвать, и благодарю, – сказала она, как
подарком, награждая его улыбкой, – что вы пришли. Что за охота спорить? Ведь никогда
один не убедит другого.
– Да, правда, – сказал Левин, – большею частью бывает, что споришь горячо только