Page 260 - Анна Каренина

III

Толпа народа, в особенности женщин, окружала освещенную для свадьбы церковь. Те,
которые не успели проникнуть в средину, толпились около окон, толкаясь, споря и
заглядывая сквозь решетки.
Больше двадцати карет уже были расставлены жандармами вдоль по улице.
Полицейский офицер, пренебрегая морозом, стоял у входа, сияя своим мундиром.
Беспрестанно подъезжали еще экипажи, и то дамы в цветах с поднятыми шлейфами, то
мужчины, снимая кепи или черную шляпу, вступали в церковь. В самой церкви уже были
зажжены обе люстры и все свечи у местных образов. Золотое сияние на красном фоне
иконостаса, и золоченая резьба икон, и серебро паникадил и подсвечников, и плиты пола, и
коврики, и хоругви вверху у клиросов, и ступеньки амвона, и старые почерневшие книги, и
подрясники, и стихари – все было залито светом. На правой стороне теплой церкви, в толпе
фраков и белых галстуков, мундиров и штофов, бархата, атласа, волос, цветов, обнаженных
плеч и рук и высоких перчаток, шел сдержанный и оживленный говор, странно
отдававшийся в высоком куполе. Каждый раз, как раздавался писк отворяемой двери, говор в
толпе затихал, и все оглядывались, ожидая видеть входящих жениха и невесту. Но дверь уже
отворялась более чем десять раз, и каждый раз это был или запоздавший гость или гостья,
присоединявшиеся к кружку званых, направо, или зрительница, обманувшая или
умилостивившая полицейского офицера, присоединявшаяся к чужой толпе, налево. И
родные и посторонние уже прошли чрез все фазы ожидания.
Сначала полагали, что жених с невестой сию минуту приедут, не приписывая никакого
значения этому запозданию. Потом стали чаще и чаще поглядывать на дверь, поговаривая о
том, что не случилось ли чего-нибудь. Потом это опоздание стало уже неловко, и родные и
гости старались делать вид, что они не думают о женихе и заняты своим разговором.
Протодьякон, как бы напоминая о ценности своего времени, нетерпеливо покашливал,
заставляя дрожать стекла в окнах. На клиросе слышны были то пробы голосов, то сморкание
соскучившихся певчих. Священник беспрестанно высылал то дьячка, то дьякона узнать, не
приехал ли жених, и сам, в лиловой рясе и шитом поясе, чаще и чаще выходил к боковым
дверям, ожидая жениха. Наконец одна из дам, взглянув на часы, сказала: «Однако это
странно!» – и все гости пришли в беспокойство и стали громко выражать свое удивление и
неудовольствие. Один из шаферов поехал узнать, что случилось. Кити в это время, давно уже
совсем готовая, в белом платье, длинном вуале и венке померанцевых цветов, с посаженой
матерью и сестрой Львовой стояла в зале щербацкого дома и смотрела в окно, тщетно
ожидая уже более получаса известия от своего шафера о приезде жениха в церковь.
Левин же между тем в панталонах, но без жилета и фрака ходил взад и вперед по
своему нумеру, беспрестанно высовываясь в дверь и оглядывая коридор. Но в коридоре не
видно было того, кого он ожидал, и он, с отчаянием возвращаясь и взмахивая руками,
относился к спокойно курившему Степану Аркадьичу.
– Был ли когда-нибудь человек в таком ужасном дурацком положении! – говорил он.
– Да, глупо, – подтвердил Степан Аркадьич, смягчительно улыбаясь. – Но успокойся,
сейчас привезут.
Нет, как же! – со сдержанным бешенством говорил Левин. – И эти дурацкие открытые
жилеты! Невозможно! – говорил он, глядя на измятый перед своей рубашки. – И что как
вещи увезли уже на железную дорогу! – вскрикнул он с отчаянием.
– Тогда мою наденешь.
– И давно бы так надо.
– Нехорошо быть смешным… Погоди! образуется.
Дело было в том, что, когда Левин потребовал одеваться, Кузьма, старый слуга Левина,
принес фрак, жилет и все, что нужно было.
– А рубашка! – вскрикнул Левин.